— А мы уверены в том, что он настоящий отец Ларса?
— Что ты имеешь в виду?
— Дома у старухи я обратил внимание на свадебное фото. Я понял, что на фото — она. А на руках у неё маленький мальчик.
В машине стало тихо.
— Дьявольщина, — пробормотал Манфред. — Ты же не думаешь, что…
— Я думаю, нам нужно встретиться с ней ещё раз.
Манфред взглянул на часы.
— Сейчас?
— Мы быстро обернёмся.
Манфред глубоко вздохнул.
— Хорошо, — сказал он, вглядываясь в темноту в поисках следующего съезда.
Улла Санделл открыла дверь в ту же секунду, как Манфред прижал палец к дверному звонку, точно так же, как менее часа назад, когда они побывали здесь впервые. Она сменила застиранный халат на платье с цветочным узором, а сверху накинула коричневую кофту, которая выглядела не по размеру большой. Манфред догадался, что кофта принадлежала сыну.
— Да?
— Простите за беспокойство, фру Санделл, — сказал Лодде с широкой улыбкой. — Мы хотели бы задать вам ещё несколько вопросов.
Она явно засомневалась, но всё же посторонилась и впустила их в тёмную прихожую.
— Ларс — хороший мальчик, — повторила она. — Я всё ещё не понимаю, о чём вы собираетесь с ним говорить.
И она, покачиваясь, пошла в гостиную. Кофта болталась у неё на плечах, словно на вешалке.
Манфред был подавлен. Что бы ни натворил её сын, вряд ли это была её вина.
Улла уселась в то же кресло, что и днём, держа свой костлявый палец на красной тревожной кнопке. Слово взял Лодде.
— Фру Санделл, — начал он. — В каком году вы вышли замуж?
Глаза её расширились от удивления, а взгляд неуверенно забегал по чёрно-белым фотографиям, которыми были увешаны стены.
— В каком году?
— Летом шестидесятого.
— Ларсу было три года?
Улла с сомнением кивнула.
— Прошу извинить за мой вопрос, но я должен его задать, — произнёс Лодде с несвойственным для себя тактом. — Кто был отцом Ларса?
Улла закрыла глаза и поспешно затрясла головой.
— Курт — единственный отец, который был у Ларса. Он его усыновил, когда мы поженились.
— Понимаю, — сказал Лодде, наклонился вперёд и положил руку на предплечье Уллы, а потом легонько погладил большим пальцем её морщинистую кожу.
— Мы не стали бы бередить старые раны, не будь в том острой необходимости, но нам необходимо знать, — продолжал он.
Слёзы показались в уголках глаз Уллы. Они покатились по её сморщенным щекам, и Улла зашмыгала носом. Одновременно она слегка покраснела, глядя на руку Лодде, которая всё ещё не отпускала её.
— Констебли должны понимать, что тогда было другое время, — заговорила она. — Это был такой скандал. Я ведь из хорошей семьи, и когда я оказалась в таком положении, мне было всего семнадцать. Мы, наши семьи, решили, что лучшим в той ситуации будет, если мои родители помогут растить Ларса. Но потом я встретила Курта, и всё встало на свои места.
Улла вытерла слёзы тыльной стороной своей дрожащей ладони.
— Я не понимаю, какое значение это имеет сейчас, — прошептала она.
— Кто биологический отец Ларса? — спросил Лодде.
Улла вздохнула.
— Мы сейчас не общаемся. Он платил алименты, во всяком случае, поначалу. Потом деньги стали приходить нерегулярно. Но у меня ведь был Курт, так что я не могла жаловаться.
Она немного помолчала и снова заговорила:
— И Ларс всегда считал Курта своим отцом, как мы и хотели.
— Кто? — повторил свой вопрос Лодде, придвинувшись ещё ближе.
Улла медленно покачала головой.
— Я не думаю, что будет какой-то вред, если я скажу сейчас, спустя столько лет. Но вы должны мне пообещать сохранить это в тайне. Ларс ничего не знает.
56
Как только Малин прыгнула в машину, она утопила педаль газа до упора и проехала пару сотен метров прочь от дома Эрика. Потом остановилась, дрожащими пальцами вытащила мобильный телефон и набрала Манфреда.
После пяти гудков вызов прервался. Малин снова набрала номер, но Манфред так и не взял трубку, так что она решила надиктовать сообщение.
— Привет, это Малин. Послушай. Я побывала у Эрика Удина. Его не было дома, но я кое-что нашла. В подвале. У него там вся стена обклеена вырезками о Болотном Убийце. Фотографии, интервью, статьи. Очень странно. Так делают только безнадёжные психопаты. Перезвони, когда прослушаешь. Я еду в участок.
Несколько тяжёлых капель ударились о ветровое стекло. Малин смотрела в темноту и думала об Эрике. Как он ходил взад-вперёд по кухне, бормоча, что не знает, кого ненавидеть теперь, когда он узнал правду о своей маме.
Потом Малин пришло на ум определение из профиля, созданного Ханне: эмоционально травмированная личность; ненавидит не женщин в целом, а именно матерей.
«Он вписывается по всем параметрам», — подумала Малин. «Все эти годы он ненавидел свою мать, потому что считал, что она его бросила».
Но Эрик не мог иметь отношения к убийствам и нападению в семидесятых, потому что тогда ему было всего пара лет от роду. А в середине восьмидесятых ему было четырнадцать. Но ведь четырнадцатилетний подросток не мог быть серийным убийцей?
Или мог?
Малин уставилась в темноту, утирая со лба капли дождя.
Слева простиралась гладь озера. Немного впереди справа виднелся контур дачного массива. Там в темноте светилось одинокое окошко.
«Ханне», — подумала она, внезапно вспомнив о сигнале, поступившем на горячую линию. О том, что женщину, похожую на Ханне, видели поблизости.
Когда Малин припарковала машину на небольшой разворотной площадке возле дач, дождь уже кончился, но туман никуда не делся. Он стелился над масляно-блестящей гладью озера, клубился вокруг ив, которые росли у кромки воды, и расползался всё дальше по берегу.
Малин посмотрела на дачи.
Около тридцати маленьких домишек, не намного больше детских игровых домиков, теснились на берегу между пляжем и трёхэтажными жилыми домами, которые отмечали границы Эстертуны. Домишки были окружены маленькими палисадниками, во многих из которых виднелись аккуратные насаждения и грядки. Большинство дач были законопачены на зиму — ставни закрыты, двери заперты засовами, а садовая мебель выстроена вдоль стен.
Не видно было ни души.
Малин пошла на свет, исходивший из окна домика посреди массива. Свернула с дорожки в чей-то сад, перелезла через пару заборов, и оказалась на нужной лужайке.
