Мысль первая: тщательно выбирай специалиста, с которым идешь разбирать детские травмы. Открытие этой двери может оказаться слишком болезненным
[47], поэтому лучше делать это с проверенным человеком.
Мысль вторая: предупреди окружающих – хотя бы семью – о том, что ты идешь в эту историю, потому что твои реакции и поведение могут быть самыми разными. И все можно только усугубить, если пустить на самотек.
* * *
Пройдут годы, мы все уже десять раз помиримся и все починим, и однажды будем вместе смеяться над моими случайными подростковыми фотографиями, которые из небытия пришлет мой двоюродный брат.
– Не могу поверить, что вы разрешали мне в таком виде выходить из дома! – смеюсь я.
– Ну, тебе сложно было что-то запретить. – это уже мама.
Этот разговор во время одного из теплых семейных вечеров декабря 2021 года, где мы собрались в доме у родителей на приехавшего из Украины старшего брата. Мы не виделись с ним 10 лет, поэтому я, узнав, что он едет навестить крестную, мою маму, бросила все и помчалась в Белгород. Эта поездка: мягкий снег, предновогодние огоньки новенького Восточного вокзала, поезд, где мне повезло быть единственным пассажиром в целом купе – была наполнена волшебством и предвкушением. Брат был уже на месте, и все очень радовались, потому что мы до конца не знали, получится ли у него пересечь границу. Мама писала, что уже сварила холодец, нарезает оливье и шубу – будем репетировать Новый год.
За окном светилась предновогодняя Москва, я фоткалась в зеркало купе, коротая время до отхода ко сну. Фирменный поезд очень удачно идет в ночные часы – в 10 вечера ты садишься, потом засыпаешь, а просыпаешься уже в Белгороде. Но мне было не до сна, я ерзала и вибрировала перед предстоящими выходными. Для меня это было похоже на один из любимых фильмов «Привет семье», когда большая толпа родни отовсюду съезжается на рождество в семейное гнездо. Это место наполнено любовь и невероятной заботой в каждой мелочи: от красивой посуды до ровно сложенных бревен в поленнице. Мои родители переехали в этот дом из города, когда дедушка ушел, и с тех пор место очень сильно преобразилось.
В почти вымершем поселке на территории природного заповедника стоит пряничный домик, напоминающий картинки из журналов по садоводству. Родители вдохновлялись домами Италии, Голландии и Бельгии, когда проводили капитальный ремонт. Мансарда была переоборудована во второй этаж, который я называю чердаком, весь дом сделан в прованском стиле с неожиданными элементами декора типа огромного фарфорового петуха и тряпичных кукол, рассаженных то тут, то там. В доме всегда очень тепло и светло, скатерти и полотенца скрипят от чистоты, в кадках растут живые цветы, а на стенах висят картины из наших многочисленных путешествий.
До сих пор не могу поверить, что когда-то ненавидела это место. Сейчас я чуть что сбегаю туда, потому что в водовороте жизни это единственное пристанище, где я могу ненадолго вернуться в состояние ребенка, где моя одежда сама по себе становится чистой, а в холодильнике появляется вкусная домашняя еда. Здесь я наполняюсь теплом и энергией, сплю в абсолютной тишине (а весной – под хор лягушек), хожу орать в поля и выпрашиваю машину то у мамы, то у папы, чтобы сгонять в город просто так, не важно зачем, потому что радует сам процесс поездки. Мы сплетничаем с мамой, ведем душеспасительные разговоры с папой, иногда мне удается рассмешить бабушку, а когда приезжают другие родственники и друзья, дом превращается в балаган, где все галдят, никто никого не слушает, но всем очень весело.
Бывают и сложные времена. Часто приходится выступать фасилитатором и регулировать споры, чтобы отработать какие-то болезненные темы. В критические моменты приходится включать взрослую и все решать: практически силой отвезти маму в салон красоты, потому что ей еще бывает сложно делать что-то для себя, а не для других; позаниматься с папой по курсу погружения в современный мир IT, который я для него написала, и поработать над его резюме. Они все еще не верят в терапию, поэтому приходится на пальцах объяснять и растолковывать про ненасильственное общение, экологичную коммуникацию, бережное отношение к себе, личные границы. И внедрять все это медленно и аккуратно, чтобы не напугать и не травмировать их, проявляя терпение, когда приходится объяснять по многу раз.
Но это мне не в тягость. Я всегда помню о том, что эти люди учили меня ходить и говорить, а это, кажется, гораздо сложнее, чем все вопросы новой этики вместе взятые. Теперь моя очередь вести их за руку; в моих интересах учиться общаться с ними и внедрять те модели коммуникации, которые позволяют нам говорить на одном языке. Это все превратилось для меня в один из самых ресурсных каналов, потому что я чувствую столько благодарности и отдачи с их стороны, что зачастую не могу вспомнить, почему мы вообще когда-то ссорились.
Конечно, пришлось проделать большую внутреннюю работу над собой, чтобы теперь все было именно так.
Проработка обид. Через терапию, через болезненные воспоминания, через прощение. Я исписала ручкой десятки блокнотов на эту тему, писала письма маме и папе со всеми претензиями и обидами. Выплескивание боли на бумагу – один из самых действенных способов практически для всего. А после – все сжечь, чтобы через простой ритуал отпустить прошлое. Его не отмотаешь и не вернешь, все уже случилось, поэтому кажется хорошей идеей хотя бы попытаться сделать так, чтобы оно больше не травмировало.
Выражение благодарности. В какой-то момент я просто приняла тот факт, что единственное, в чем можно обвинить моих родителей, так это во всепоглощающей безусловной любви ко мне. Они делали все, что могли в тех условиях, в которых жили, когда про психотерапию еще не слышали, а детей воспитывали как умели. И все это с учетом собственных детских травм, ведь их собственные родители – это поколение, которое прошло войну, а там главное было выжить. Их всех – родителей и их родителей – стоит поблагодарить за это.
Выстраивание личных границ. Самое сложное, потому что для родителей ты навсегда останешься ребенком, даже когда тебе будет 30+. Я разработала целую схему для этого, определив, в первую очередь, для себя, в какие темы я их могу пустить, а все некомфортные научилась мастерски обходить и сводить к шуткам и байкам, своевременно подгружая им нейронку кучей разной безопасной информации, которую они категоризируют как мои дела, а я могу безболезненно участвовать в обсуждении.
У меня с собой в поездку всегда новые книжки. В семье с самого детства приучали читать, поэтому теперь книга – мой способ говорить с родителями, потому что печатные издания всегда вызывают у них уважение. Свежего Пелевина, предназначенного папе в качестве подарка на Новый год, я читала в поезде, который вез меня в семейное гнездо. Брат отправлял аудиосообщения, на фоне галдели родственники, а еще через какое-то время в поезде выключили основной свет. Я смотрела в темное окно на проносящиеся мимо подмосковные города, курила ашку
[48] и слушала Хаски – самого русского рэпера, который был моим нарративом тоски по родине в темнейшие времена в Израиле.
