Перейдя к перекрестку с Петровкой и увидев автозак с группой полицейских, инстинктивно свернула за угол, хотя ничего не нарушала и выглядела, как обычная москвичка. Но тут периферийным зрением заметила движение на другой стороне улицы. Ульяна махала мне, и я поняла, что придется вернуться к перекрестку и отстоять свое на светофоре. Цифры секунд переключались невыносимо медленно, дымящий сигаретой мужик раздражал, но я так и не сказала ничего, хотя прокрутила замечание ему в своей голове. Загорелся зеленый, я перешла улицу и обняла девочку в черном плаще в стиле «бригада»
[87]. «Ну что, на митинг
[88]?» – спросила Ульяна. Я горько усмехнулась, и мы вошли в дверь одного из самых новых и модных заведений столицы.
Мы заказывали безумно дорогие и красивые коктейли в полупустом зале бара в стиле вуду. За соседними столиками девочки делали друг другу расклад на таро, хорошо одетые парни откуда-то из Средней Азии активно выпивали, обсуждая, кому из них уже пора жениться. На столах горели настоящие свечи, и я невольно подумала о том, как нужно было коррумпировать пожарную инспекцию, чтобы они закрыли на это глаза. А еще вспомнила пожар в «Хромой лошади»
[89] и другой – в моем собственном магазине несколько лет назад, когда сотрудники ушли, забыв погасить свечу. Когда ты находишься в негативном сценарии или смотришь на мир через грустные очки, все вокруг приобретает легкий налет трагедии. Конечно, я отметила и красивый интерьер, и потрясающий пиджак Ульяны, и необычную посуду, но первое, что оказалось в фокусе моего внимания то, что потенциально может оказаться угрозой жизни и здоровью.
Мы давно не виделись, но разговор, конечно, начался с происходящего, слишком уж серьезным был триггер. Я уже успела надеть маску спокойствия на себя, теперь мне важно было ответить на вопросы человека, которого я растила почти год. В такие моменты особенно остро чувствуется, что рожать, воспитывать или обучать детей – это не вот тебе взял и сделал. Нужно быть в серьезном контакте с собой, чтобы уметь объяснить происходящее, не навязывая свои ярлыки и соображения, оставаясь объективной до конца, а главное – не транслировать свои эмоции, как бы ни хотелось. Когда ты по какой-либо причине обладаешь авторитетом у младшего поколения – потому что ты старше или опытнее, потому что ты родитель или наставник – на твои плечи ложится огромная ответственность. Об этом не заботились мои учителя и не всегда понимали мои родители, поэтому я еще долгие годы выковыривала психотерапией и практиками разрушающие меня концепции и последствия их несдержанности в эмоциях. Дети, подростки, молодые люди впитывают все, как губка, и, если мы хотим чего-то хорошего в будущем, нам важно аккуратно растить эти цветы.
К тому моменту мое заявление на увольнение уже было принято. Возможно, это было не самое умное решение в моей жизни, но тогда я уже не могла иначе. Это никак не было связано с ситуацией в мире, просто я не могла больше работать в корпорации, это зрело какое-то время до всех событий. С моим руководителем на финальный разговор мы встретились 25 февраля, через день после того, как все началось. Он предлагал работать дальше, но, выслушав мои аргументы, согласился, что, возможно, иной путь будет лучше. Конечно, мне было страшно оказаться без стабильного источника дохода и понятной деятельности в период турбулентности, но чуть позже я пришла к аналогии, которая меня успокоила.
Ситуация похожа на прорыв плотины. Тебя несет грязным мощным потоком неведомо куда вместе с тоннами всякой всячины: обломками плотины, коровами, стволами вырванных деревьев, автомобилями и другими людьми. Можно суетиться и пытаться сопротивляться всему этому, но ты очень быстро устанешь и, скорей всего, умрешь. Либо утонешь, либо проморгаешь несущееся на тебя бревно. Но если ты примешь то, что уже случилось, и дашь потоку нести тебя, у тебя гораздо больше шансов. Тебя может выбросить на берег, ты можешь вовремя заметить бревно и уцепиться за него. В любом случае, тебе понадобятся силы, поэтому их стоит беречь.
Позже на встрече с моим терапевтом я плакала от стыда. У меня не было сил собирать гуманитарную помощь, как это делала моя сестра, мне было страшно ходить на митинги; единственное, что я могла делать – жить свою обычную жизнь, писать книгу, загружать свое время танцами, телесной терапией, лекциями и мультиками, чтобы не оставалось сил на любую другую деятельность. Я вела телеграмм-канал, где чуть больше трех сотен человек читали мои аккуратные посты о том, как сохранять равновесие и эмоциональное состояние. Делала встречи друзей, звонила и писала всем, кому могла, убирала квартиру несколько раз в неделю и каждый день ходила в больницу. Мне казалось важным сейчас привести свое физическое и ментальное здоровье в максимальный порядок, чтобы быть в ресурсе, когда это потребуется.
Терапевт давала новые практики – любящей доброты, радикального принятия и хвалила за то, что я продолжаю несмотря ни на что держать чистоту, еще и Ми с собой в это затащила. Мы смеялись с ним, что не вовремя решили завязать с веществами, но факт в том, что они еще больше расшатывают нервную систему, поэтому мы сделали лучший выбор. Отвлекали себя всем, чем могли: пошли на занятия по пилону, стояли на гвоздях, ходили по музеям, готовились эвакуироваться в деревню на огороды, если будут перебои с едой. Я мало и плохо спала, много читала, и делала какие-то совершенно нелогичные вещи, такие как например поехать выпивать в бар со своим бывшим стажером, где мне уже накладно.
Один из главных вопросов, который задала мне Ульяна, а до этого еще несколько человек, собираюсь ли я уезжать. Проведя несколько предыдущих дней в лимбе этих рассуждений, я пришла к выводу, что останусь, несмотря на наличие даркона
[90]. У меня были две ветки причин: одна персональная, другая – основанная на предыдущем опыте эмиграции.
Моей жизни и безопасности в моменте ничего не угрожало. Казалось, что я нахожусь в максимальном отдалении от серьезных проблем, потому что пребываю в иллюзии о нерушимости Москвы. В моем представлении это всегда что-то абсолютно нерушимое, защищенное и спокойное. Меня мало волновали слухи о перебоях с товарами и едой, потому что я уже знала, что такое жизнь на минималках. Все необходимое – больница, магазины, парки – были в пешей доступности, и я уже настолько привыкла редко выезжать куда-то, что без усилия вряд ли бы оказалась в зоне любых активных действий.
Я была на эмоциях. Несмотря на то, что 60 % моих усилий было направлено на поддержание психологической стабильности, я все же была не в себе. Иногда тревога брала верх, и я попадала в руминацию, из которой потом мучительно выбиралась. Любые радикальные и энергозатратные решения – а переезд является именно таким – были бы обречены на провал, так как происходили бы из слабой позиции страха и неуверенности.
