Я взяла Энн за руки, удивляясь тому, что у меня в глазах стоят слезы и мне хочется крепко ее обнять.
– О, – произнес мистер Макартур, когда я сообщила ему о второй беременности. – Что ж, вы станете первой женой офицера, которая родит на новом континенте!
– От такой чести я охотно бы отказалась.
Уловив язвительность в моем тоне, он удивленно взглянул на меня.
– Это то, что нам предстоит, – добавила я. – В любом случае выбора нет. И я сделаю то, что должна. Только, мистер Макартур, не рассчитывайте, что я буду на седьмом небе от счастья.
По ночам с тяжестью на душе я думала о предстоящем невообразимом путешествии, о своем спутнике жизни, что спал рядом. Его рука подергивалась во сне, словно он щелкал кнутом, подгоняя коня.
Я написала маме в Сток-Климсленд: «Дорогая мама, посудите сами: если нам предстоит жить в разлуке, здесь уже неважно, разделяют нас двести миль или две тысячи. То же самое Проведение Господне будет охранять меня и там, в Новом Южном Уэльсе. Солнце, что светит мне, позволит и вам греться в его ободряющих лучах».
На борту «Нептуна»
Мы еще только добрались до Плимута, где собирались загрузить судно провизией, когда Энн принесла мне новость: мистер Макартур вызвал на дуэль мистера Гилберта, капитана нашего корабля.
– Глупости, дорогая, – я отмахнулась, – над тобой подшутили!
Энн в ответ лишь пристально посмотрела на меня. Я поняла, что мне следует не на смех ее поднимать, а выслушать, пересилив свое нежелание. Эту новость сообщил ей корабельный кок, а того в свою очередь просветил слуга мистера Гилберта: дуэль на следующий день, за верфью Олд-Ган.
Это правда, что мистер Гилберт был неотесанный мужлан, и только мы покинули русло Темзы, между ним и мистером Макартуром произошла ссора – как всегда, из-за задетой чести; они, естественно, не разговаривали друг с другом. Однако мистер Гилберт был Господь Бог в маленьком мирке «Нептуна», и следующие полгода наши жизни должны были полностью находиться в его руках. Только безумец рискнул бы ввязаться в драку с человеком, наделенным столь огромной властью. Что бы это ни было за оскорбление, я уверила себя, что мистер Макартур найдет способ замять инцидент.
Но вечером следующего дня Энн пришла ко мне в каюту и сообщила следующее: от сержанта она только что узнала, что мистер Макартур и капитан Гилберт стрелялись на дуэли. Пуля мистера Гилберта прошла мимо, а вот пуля, выпущенная мистером Макартуром, продырявила капитану рукав, просвистев всего в полудюйме от него.
Личико Эдварда, которого я держала на руках, страдальчески сморщилось, будто он понял, что натворил его отец. Вместе с сыном я следом за Энн вышла на палубу. Мистер Макартур стоял внизу на набережной в окружении группы мужчин. Слов его я не могла разобрать, но по манерам и поведению было ясно, что он торжествует. Он качал головой, словно усмехался, отходил назад на шаг-два, чтобы броситься вперед на воображаемого обидчика, поднимал перед собой руку и загибал пальцы, словно вел счет оскорблениям или победам. Издалека казалось, что он исполняет танец – отступает, выдвигается, поворачивается то одним боком, то другим, наклоняется, выбрасывает вперед руку в величавом жесте.
Во мне что-то замедлилось, будто кровь загустела. Со стороны я смотрела на Элизабет Макартур, наблюдавшую за своим мужем. С того вечера, когда я отдалась ему за изгородью, моя жизнь ускользнула от меня, превратилась в нечто столь близкое, что отчетливо не разглядеть. Теперь, стоя у ограждения палубы, я, казалось, удалилась оттуда, где была, и в это беспредельное замершее мгновение увидела всю правду.
Мой муж был человек настроения, опрометчивый, импульсивный, холодный, неприступный, эгоистичный, постоянно жил в состоянии самообмана. Это я давно усвоила и думала, что имею полное представление о его характере. Как выяснилось, я глубоко заблуждалась. Мой муж был куда хуже. Неуравновешен до безрассудства, что представляло угрозу для окружающих. Из-за незаживающей раны, прятавшейся в самой глубине души, у него было извращенное самоощущение, и порой некое безумное побуждение, вгонявшее его в состояние слепого неистовства. Оно затмевало и его коварный разум, и понимание человеческой природы.
Моя жизнь и жизнь младенца у меня на руках были привязаны к утлому суденышку чести моего мужа, которая в его глазах была важнее, чем люди, чье существование зависело от него. Тех, кто его окружал, мистер Макартур воспринимал как вещи, коими нужно распоряжаться – да, заботливо, пуская в ход обаяние, лесть, улыбки, если это был лучший способ добиться поставленной цели. Но все остальные люди для него были не более значимы, нежели башмак или ложка. Нельзя задеть чувства башмака. Незачем беспокоиться о том, что ложка пострадает от последствий, к которым приведут твои действия.
Я чувствовала, что Энн наблюдает за мной, чувствовала ее жалость. Но посмотреть ей в глаза не могла себя заставить. Ей прекрасно были известны все мои обстоятельства. Но то, что я увидела, чему теперь каким-то образом должна была противостоять, причиняло очень острую боль. Обсуждать это было выше моих сил.
– Поблагодарим Всевышнего, управляющего всем сущим, за то, что не произошло ничего более ужасного, – произнесла я. – И будем надеяться, что удовлетворение получено.
– Ваша правда, мэм, – отозвалась Энн, и мы наконец-то обменялись взглядами.
Спустя некоторое время мистер Макартур пришел в каюту. Он вибрировал, как натянутая струна. Ликовал, поздравлял себя. Его пуля задела Гилберта! А Гилберт, подлый трус, промахнулся! Говорили, что его отзовут с корабля и капитаном назначат другого!
Вступать с ним в полемику было бесполезно, я бы ничего не добилась. С таким же успехом можно спорить с лающей собакой. Тем не менее я не сдержалась. Сказала:
– Да, и этому новому капитану доложат, что на борту судна есть задиристый пассажир, готовый вызвать на дуэль капитана корабля. Не вижу повода для радости, мистер Макартур!
Он бросил на меня презрительный взгляд, как бы говоря: «Да что вы в этом понимаете!». На его губах заиграла самодовольная ухмылка, плечо дернулось, словно он хотел пожать им, но передумал.
– Сэр, не разумнее ли было бы не настраивать против себя человека, который имеет над нами столь огромную власть?
Я услышала, как мой голос пронзительно взвился от ярости, перешел на крик, но мне было плевать, что меня могут услышать посторонние.
– Невзирая на то, какие фокусы вы можете проделывать со своими проклятыми пистолетами?
Ухмылка на его губах не дрогнула.
– Н-да, жена, – веско произнес он, словно собираясь сделать некое заявление. – Какое богатое у вас воображение.
И, казалось, сразу потерял интерес к тому, что говорил. Смахнул соринку с рукава, пригладил волосы над ушами, вытянул перед собой руки, рассматривая ногти. Потом, будто я и рта не раскрывала, а у него самого никакая мысль даже не начинала формироваться, покинул каюту.
