Я заготовила в уме подходящую фразу, но с языка сорвалась совсем другая.
– Похоже, вы здесь прямо нарасхват, мистер Доуз.
Он чуть улыбнулся, обнажив зубы. Оттого, что они были кривыми, улыбка получилась скорбной, хотя, возможно, он не намеревался выражать скорбь.
– А тут еще я со своими требованиями, – добавила я.
Он снова посмотрел на парусиновую крышу, на ведро с побелкой. Сказал:
– Да. Надеюсь, я смогу вам помочь.
– Вижу, сейчас в вашей работе наступил самый ответственный момент, мистер Доуз, – заметила я. – Лучше я приду в другой раз.
За многие годы я приучила себя к выдержке и спокойствию, и вот с удивлением обнаружила, что сейчас я засуетилась от волнения, резко дернув юбку, которая зацепилась за ветку и вытянулась за мной, словно полотнище флага, при этом стали видны мои ботинки, похожие на рабочие башмаки. Торопясь уйти, я повернулась и уже через плечо бросила:
– В другой раз, мистер Доуз. Простите, ради бога. – При иных обстоятельствах это можно было бы счесть за грубость.
Я чувствовала, что Доуз смотрит мне вслед, видит, как в спешке я спотыкаюсь, хватаюсь за куст, куда более колючий, чем он казался на первый взгляд.
Я покраснела от стыда за свою ошибку
Слово «азимут» меня пугало. Я поняла, что, возможно, пытаюсь откусить больше, чем смогу прожевать. Но Тенч, настояв на занятиях, не оставил мне выбора: идти на попятную было бы не менее неловко, нежели отнимать время у мистера Доуза.
В следующий четверг мы с миссис Браун уже не стали придумывать неубедительных объяснений. Когда поднялись на вершину кряжа, она сняла свой чепец и села в выемку на камне, повторявшую контуры человеческого зада, Эдвард побежал к расселине, где на валуне лежали веточки, с которыми он играл в прошлый раз. Ханнафорд достал свою трубку.
А я пошла вниз по тропинке, на этот раз неторопливо, вспоминая движения танца. Спешить было незачем. В моем распоряжении имелось все время, какое было в этом новом мире.
Мистер Доуз, заслышав мои шаги, появился в дверях своей хижины. Стоял, расправляя рукава рубашки, проверяя, застегнута ли верхняя пуговица.
– День добрый, – поприветствовал он меня хриплым голосом, словно давно ни с кем не разговаривал. – Здравствуйте, миссис Макартур, добро пожаловать в обсерваторию.
На этот раз я приготовила ответ.
– Мистер Доуз, – начала я, – вы – занятой человек, а я бесцеремонно отнимаю у вас время. Вы очень любезны, что согласились удовлетворить мое праздное любопытство, но, ради бога, ни в коей мере не считайте себя обязанным. Приходите на следующей неделе в мой салон, как окрестил наши собрания капитан Тенч, я угощу вас чаем, и давайте забудем об уроках астрономии.
Свою речь я изложила в спокойной деловитой манере, предлагая ему достойный выход из создавшейся ситуации. Тем не менее, снова оказавшись здесь, я жаждала войти в сооружение с парусиновой крышей, посмотреть в телескоп и узнать, что же такое азимут. Мне хотелось этого так сильно, как никогда не хотелось выучить еще один такт из менуэта австралийских колонистов.
А еще мне было стыдно. Мистер Доуз, в отличие от многих, не кичился своей ученостью, но действительно обладал глубокими всесторонними знаниями. Глупо было рассчитывать, что я сумею понять хотя бы тысячную долю того, что он знал.
– Зря я это затеяла, мистер Доуз, – призналась я. И покраснела.
Даже почувствовала, что краснею. Знала, что на щеках моих рдеет безобразный румянец. Я поднесла к лицу ладонь в тщетной попытке охладить пылающую щеку столь же горячей рукой. От стыда я не могла посмотреть ему в глаза.
– Право же, миссис Макартур, – промолвил мистер Доуз, – я был бы счастлив…
И тут, видимо, вспомнил, что эту ничего не значащую фразу он уже произносил.
– Право же, я с большим удовольствием поделюсь своими знаниями.
Он кашлянул в ладонь, словно слова застревали у него в горле.
– Я дружу со звездами с самого детства, ведь среди сверстников друзей у меня не было, – пояснил он и снова печально улыбнулся. – И мне будет только в радость познакомить своих товарищей с человеком, которому, возможно, понравится в их компании.
И – надо же! – я почувствовала, как к глазам подступают слезы. Этот несуразный незнакомец взывал к той части моего существа, которую я от всех скрывала. Бойкая миссис Макартур, умевшая остроумными шутками позабавить Тенча, очаровательная миссис Макартур, ради которой доктор Уорган был готов на всё, эта женщина, прятавшая свое подлинное «я» под хрупким панцирем наносной самоуверенности, была немало удивлена, что в разговоре, так похожем на обычную светскую беседу, мужчина произносит искренние слова, идущие из глубины его сердца, слова, что были понятны ее собственному сердцу.
Слепая и глухая
В хижине, разложив на столе веточки и плоды эвкалипта, мистер Доуз начал наш первый урок. Он рассказывал о солнце, о планетах, вращающихся вокруг него по своим орбитам, о том, что у одной из планет, а именно, у Земли, имеется как бы своя планета, луна, которая вращается вокруг нее, увеличивается или уменьшается в размерах в зависимости от тени, которую отбрасывает на нее Земля… Здесь мистер Доуз заметил, что я перестала его понимать. Я смотрела на плоды эвкалипта и веточки, но не улавливала сути его объяснений, в общем-то, с самого начала.
Я знала, что я не глупа, но уроки мистера Кингдона никоим образом не подготовили меня к тому, с чем мне пришлось столкнуться на этом занятии. Священник считал, что девушкам достаточно освоить простейшую арифметику для ведения домашней бухгалтерии: сложение, вычитание, деление столбиком. Однако мистер Доуз не оперировал числами, ничего не складывал и не вычитал – он просто передвигал по столу веточки и плоды эвкалипта, составляя из них овалы и сопровождая свои действия объяснениями, которые мне не были понятны.
– Я вижу, вы не изучали геометрию, – наконец заключил он. Это было произнесено мягким тоном, но прозвучало так, будто геометрии не знает только слепой или глухой.
– Нет, мистер Доуз, не изучала, – подтвердила я.
Я чувствовала острую жалость к себе. Да уж, переоценила я свои способности.
– Мистер Доуз, вы безмерно великодушны, – добавила я, пытаясь сохранить остатки собственного достоинства. – Но, видимо, звезды и планеты так и будут вращаться, не рассчитывая на то, что невежественная женщина когда-либо сумеет постичь процесс их движения.
В его взгляде, обращенном на меня, отразилось сильное чувство, сродни гневу.
– Не клевещите на себя, миссис Макартур, – ответил он. – Никто не рождается со знанием геометрии. Вы как женщина не имели возможности получить самое элементарное образование в таких предметах, и то, что у вас есть желание восполнить этот пробел, только делает вам честь. Приходите на следующей неделе. Обещаю, мы добьемся более существенных успехов.
