В его объятиях я млела, его близость будоражила кровь. Привычка быть миссис Макартур – добропорядочной, учтивой, сдержанной дамой – наросла вокруг меня, словно старая одежда, в которой каждый стежок был мне знаком. И вот этот покров спал, обнажая то, что внутри. С мистером Доузом, этим удивительным мужчиной, я поистине стала хозяйкой собственного тела, которое страстно желало другого тела и кричало от полного наслаждения.
На маленьком одеяле лежать вдвоем можно было только прижавшись друг к другу, Мы ощущали тепло наших тел и биение наших сердец. Разговаривая, просто выдыхали слова.
– Вы сказали, что покраснели от стыда за свою ошибку, – прошептал мистер Доуз. – А я посмотрел на вас и увидел, что вы и вправду покраснели. Невозмутимая миссис Макартур зарделась как красный мак.
Он коснулся моей щеки, которую тогда заливала краска стыда.
– Миссис Макартур, румянец вам к лицу.
Дар
Удивительно, что мистер Доуз, по-своему сдержанный и осторожный, как и я, разглядел во мне родственную душу. Теперь я понимаю, что он разглядел щит. Он знал, на что похож этот щит и зачем нужен, потому как сам прятался за таким же.
Красавцем он не был, но мне его внешность нравилась. Родом он был из Портсмута. Его отец служил клерком в Управлении вооружений. Он учился на государственное пособие, в школе подвергался травле со стороны одноклассников за то, что был из бедной семьи. Утешением ему служили звезды и планеты: прекрасные в своем бесстрастном великолепии, они величаво шествовали по небесному своду, скрашивая его одиночество. Он стал лейтенантом военно-морского флота, потому что на каждом судне должен быть человек, умеющий по звездам определять местоположение корабля на просторах океана. Чудак со странными увлечениями, по мнению сослуживцев, он научился скрывать свое подлинное «я». И он рад, признался мистер Доуз, что обязанность наблюдать за звездами служит ему оправданием того, что он не живет в поселении.
Портсмут находился не так уж близко от Бриджрула, но все же не на другом конце страны. И я с мучительным удовольствием предавалась мечтам о том, как сложилась бы моя жизнь, если б за той живой изгородью я оказалась с мистером Доузом.
В рамках границ простительной человеческой глупости мы постепенно стали близкими людьми. В течение короткого периода летних месяцев мы блаженствовали в счастье, которое ощущалось особенно остро, потому что сопровождалось чувством опасности. Счастье. Как просто писать это слово и вспоминать это чувство! Но не стоит пытаться глубже понять природу этого счастья, это еще одна глупость. Могу лишь сказать, что наше счастье – это был дар, и я благодарна за него.
Из нашей комнатки из листвы мы слышали, как бьются о берег волны, наблюдали, как чайки кружат в вышине, парят в потоках ветра. Если посмотреть оттуда на восток или на запад, казалось, что залив кончается, его ограничивают поросшие деревьями мысы, словно эта гигантская акватория была лишь озером, которое принадлежало только нам одним. Время от времени мы видели гадигалов или камерайгалов: они ловили рыбу с лодок, сделанных из древесной коры. Иногда внизу проходил пакетбот, направлявшийся в Парраматту или возвращавшийся оттуда; до нас доносились трепет паруса или стук весел о борта. Однажды мы видели нашего священника в корабельной шлюпке, с кормы которой свисала удочка. Но за нашей ширмой из листвы мы забывали о внешнем мире, в котором миссис Макартур и мистер Доуз были опутаны сетями невозможного.
С приближением вечера мы любовались мерцанием залива в лучах заходящего солнца; в это время суток свет словно висел среди листьев кустарников, со всех сторон на нас взирала полная тишь. С появлением на небе вечерней звезды – Венеры, как называли ее мы, астрономы, – я поднималась, собираясь уходить. И каждый раз обещала себе, что обязательно сюда вернусь. А до тех пор Венера каждый вечер будет напоминать мне об этом другом мире.
Мы никогда не говорили о мистере Макартуре. Никогда не обсуждали будущее. Мы понимали, что никакого общего будущего у нас быть не может.
Доверие
Вскоре после того, как мы с мистером Доузом познали друг друга, я решила побеседовать с миссис Браун на неудобную тему. Она была проницательной женщиной, и наш заведенный порядок по четвергам – когда миссис Макартур исчезала, уходя вниз по тропинке, – наверняка давал ей пищу для размышлений. С каждой неделей я чувствовала все большую потребность сказать ей: «Только не говорите мистеру Макартуру».
Мы, как обычно, поднимались на вершину кряжа. Ханнафорд, с Эдвардом на плечах, ушел вперед. До нас доносились крики моего сына: он изображал пристава. Ханнафорд, подыгрывая ему, чеканил шаг, поворачивался кругом, останавливался, чтобы «взять на караул».
– Миссис Браун, я должна вам сказать, – начала я, – что мистер Доуз – очень необычный человек. Не компанейский. Ему больше нравится одиночество.
Я вспомнила мистера Доуза с его друзьями-гадигалами и вангалами, как он дурачился, осваивая их язык: изображал, как ест, ходил на четвереньках, чесал под мышкой – на потеху своей публике.
– Да, миссис Макартур, – отозвалась миссис Браун.
– Поэтому он предпочитает…
Я пыталась подыскать нужные слова. Сказать «предпочитает быть со мной наедине» было бы слишком откровенно.
– Предпочитает, чтобы нам не мешали. Я – нерадивая ученица, миссис Браун, постоянно отвлекаюсь!
– Понимаю, миссис Макартур.
Не послышалась ли мне в ее голосе насмешка? Однако лицо миссис Браун было спрятано за капором.
– Конечно, так не принято, – продолжала я. – Замужняя женщина…
Шедший впереди с Эдвардом на плечах Ханнафорд обернулся и остановился, ожидая нас. И миссис Браун быстро, словно теряя со мной терпение, развеяла все мои тревоги.
– Понимаю, – повторила она. – Миссис Макартур, уверяю вас, ни меня, ни Ханнафорда занятия ученицы с учителем абсолютно не касаются. Это исключительно их личное дело.
Она повернулась и посмотрела мне прямо в глаза. На несколько секунд мы перестали быть госпожой и служанкой. Мы были просто женщинами, которые понимали друг друга.
– Миссис Макартур, вы можете на нас положиться, – сказала она. – На нас с Ханнафордом. Мы понимаем, о чем вы говорите.
На нас. На нас с Ханнафордом. Занятая собственными переживаниями, я не обращала внимания на то, что видела каждый четверг, когда, преодолев подъем, возвращалась на площадку: миссис Браун и Ханнафорд тихо беседовали, сидя рядышком на камне, а Эдвард играл у их ног – милая семейная идиллия. Эти люди, несмотря на все невзгоды, не утратили того же желания, что связывало и нас с мистером Доузом, – желания найти спутника жизни. Я могла на них положиться. По доброй воле они ни за что не откажутся от возможности посидеть рядышком на вершине кряжа.
Мотылек
Как это ни удивительно, но мистер Макартур, казалось, не замечал, что происходит. Неужели не видел, какой счастливой и умиротворенной я возвращалась домой после занятий с мистером Доузом? Однако ему был понятен лишь животный аспект взаимоотношений между мужчиной и женщиной, поэтому ему и в голову не приходило, что люди могут испытывать нежность.
