Он шагами отметил расстояние, на которое пролетело копье, добавил еще несколько ярдов и заставил всех приняться за работу. Каждое дерево – кроме того, на котором Сэл отмечала недели, – было срублено под корень. Каждый куст выкорчевывали, каждый камень откатывали в сторону, и всю территорию обнесли забором. Землю вокруг хижины по возможности выровняли. Не осталось ничего, за чем можно было бы затаиться.
«Вот теперь они точно не станут и пытаться что-нибудь с нами сделать», – сказал он. Он видел, что Сэл задумчиво смотрит на его рот, исторгающий этот вердикт, но избегает смотреть ему в глаза.
Он переустраивал землю. Срубал деревья, избавлялся от кустов, срезал лопатой большие кочки, в которых могли обретаться змеи. Каждый день был отмечен очередной маленькой победой: срубленным деревом, выкорчеванными кустами, еще несколькими ярдами забора.
Ему понравилось, как место стало выглядеть с забором. Аккуратный квадрат внутри забора смотрелся совсем не так, как земля за забором. Забор говорил о том, как далеко может продвинуться человек, и, заканчивая его ставить, он уже видел, куда можно двинуться потом.
Теперь это было особенно заметно: что бы человек ни делал, как бы ни обустраивал свое место, от вечного леса избавиться невозможно, его можно только отодвинуть. За пределами куска голой земли, которым он так гордился, по-прежнему перешептывались казуарины, как всегда шелестели и поскрипывали эвкалипты. А над утесами, словно шарф на ветру, вилась стая птиц, черных на фоне выбеленного жарой послеполуденного неба.
• • •
Торнхилл все чаще думал о злющих псах Барыги. Думал и о том, как Барыга будет злорадствовать, но в одно тихое воскресенье в начале марта проглотил свою гордость и отправился плоскодонкой вниз по реке.
Услышал он собак задолго до того, как увидел хижину. Их лай эхом разносился по всей долине. Он шел к хижине, а они рвались к нему, гремя цепями. Он обошел их по широкой дуге, туда, где Барыга расчищал от кустарника еще несколько ярдов.
Барыга выпрямился, глядя на Торнхилла. Его лицо под шляпой было унылым и бледным, как у человека, который ест слишком мало зелени.
Торнхилл решил не тратить времени на любезности. «Хочу купить у тебя пару собак», – сразу же объявил он. Но Барыгу так просто не возьмешь! Щербато улыбаясь, он осведомился: «Слышал, к тебе дикари повадились?» Торнхилл не собирался его выслушивать: «Пару сук и кобеля, пять фунтов, так да или нет?» Барыга сделал вид, что раздумывает, с шумом поскреб щетину на подбородке. «Ну, сейчас на моих псов большой спрос, – заявил он с победным выражением на тощей физиономии. – Не меньше десяти фунтов, Уилл, и то это дешево».
Но и Торнхилл был не лыком шит: «В гинеях
[15], Барыга. Пять гиней – мое последнее слово», – и повернулся, направляясь назад к лодке. Тут Барыга, как Торнхилл и предполагал, сдался. «Ладно, по рукам!» – крикнул он, и Торнхилл повернул назад.
Барыга представлял собою жалкую фигуру, он стоял, скрючившись, на своем скрюченном куске земли, драные штаны болтались вокруг тощих ног, босые ступни все в грязи, по лицу тек пот. «Так и быть, отдам за пять гиней, – объявил он. – Как один белый другому белому».
• • •
Подходя к хижине, где Торнхиллу предстояло выбрать себе собак, Барыга прокричал, перекрывая их лай: «Хочу тебе кое-что показать!» Возбуждение, звучавшее в его голосе, заставило Торнхилла насторожиться, но Барыга уже заталкивал его в дверь.
После яркого солнца разглядеть что-либо внутри было трудно – Торнхилл видел только пробивавшиеся сквозь дыры в коре лучи света. Но в углу почудилось какое-то движение, и до Торнхилла донесся звериный запах, смешанный с вонью чего-то гниющего. Когда глаза Торнхилла привыкли к мраку, он увидел матрас, перечеркнутый тонким солнечным лучом, а рядом с ним что-то темное. Раздался звон цепи, послышался вздох, не его и не Барыги. Он подумал, что это, наверное, собака, но в ту же секунду разглядел, что никакая это не собака, а сидящий на корточках человек, тело которого зигзагом рассекает солнечный луч, – черная женщина скорчилась у стены, она дышала так тяжело, что он видел белые зубы между искаженными болью губами, видел ссадины в тех местах, где крепилась цепь, – алые отметины на черной коже, капли крови, похожие на драгоценные камни.
Барыга пробрался из-за спины Торнхилла и заорал: «А ну, поднимай свою ленивую черную задницу». Она чуть повернулась, и Торнхилл увидел у нее на спине следы от плети. В солнечном свете ее кожа была растрескавшейся и серой. Она стояла, держа цепь, соединявшую ее щиколотки.
В раскаленном добела солнечном свете Барыга был настоящим ничтожеством с плеткой. Он улыбался гаденькой похотливой улыбочкой. «Черный мякиш, – произнес он, облизнувшись. – Единственный, который мужик в этих краях может поиметь, если, конечно, тебя не привлекает эта старая грымза Херринг, мне так она даром не нужна». Отсмеявшись по поводу миссис Херринг, он вплотную приблизился к Торнхиллу: «Она обслуживает меня вместе с Головастым, – прошептал он. – Спереди и сзади».
На какой-то ужасный миг, очень ярко, будто при свете молнии, Торнхилл представил себя с этой женщиной. Ощутил ее кожу под своими пальцами, ее напряженные ноги. В нем на миг проснулось животное. «Ты играешь, Торнхилл? – спросил Барыга. – Только берегись ее когтей, они у нее как у бродячей кошки». Торнхилл не мог вымолвить ни слова, только помотал головой и выскочил из хижины.
Барыга, обидевшись, что от его услуг отказались, крикнул: «Что, бесплатные шлюхи – это слишком низко для тебя, да?!» И сплюнул углом рта. Плевок, сверкнув на солнце, шлепнулся в грязь. «Между прочим, у твоего драгоценного Томаса Блэквуда тоже черная шлюха имеется!»
Торнхилл отчаянно хотел убраться из этого кошмарного места. Иначе задохнется и умрет прямо здесь. «Черт тебя подери, Барыга, не нужны мне собаки!» – хрипло крикнул он. Барыга перестал улыбаться. «Ладно, бери за пятерку», – сказал он, но Торнхилл не хотел уже никаких собак, ни за какие деньги. Своим лаем и рычанием, оскаленными, блестящими от слюны зубами, длинными языками они сводили его с ума.
Он завопил во весь голос: «Я сказал, забудь про собак!» От крика его отпустило, ему стало легче. Скалы откликнулись эхом. Его услышало все это место, каждое дерево, каждый камень на склоне.
Но на Барыгу его вопль никакого впечатления не произвел. «Чтобы управиться с этими собаками, нужен характер, – спокойно произнес он. – А у тебя, Уилл Торнхилл, такого характера нет».
Торнхилл залез в плоскодонку и налег на весла, стараясь как можно скорее убраться отсюда. На Барыгу он не смотрел. Над водой плыл жирный дым.
• • •
Мысль о том, как он будет рассказывать об увиденном Сэл – даже сами попытки в уме подобрать слова, – наполняла его стыдом. Стоявшая перед его мысленным взором картина была ужасна, отвратительна. И если он будет думать об этом, произносить слова, он станет таким же, как Барыга, как будто мысли Барыги пробрались ему в голову и заставили при виде той женщины в хижине испытать минутное искушение. Он не сделал ничего, чтобы ей помочь. И теперь он тоже причастился злу.
