— Сэр! — воскликнул секретарь впопыхах, врываясь к лорду Антрикоту. — Демагогия, чистейшая демагогия! Я изучил, сэр, все его приемы! В десять минут можете достичь того же самого!
Пока английский консул, поджав губы и подняв брови, выслушивал своего секретаря, привратник был в свою очередь поражен как громом: перед дверями консульства появился клиент! Это был маленький человек, чернявый, как жук, с длинными напомаженными усами, в мундире, до такой степени расшитом галунами, что найти на нем свободное местечко было не легче, чем обнаружить на европейской карте клочок земли, не покрытый таможней. Клиент закрутил усы кверху, осведомился, когда принимает консул, и проследовал в приемную. Привратник что было силы позвонил к секретарю. Секретарь взглянул в окошко и обомлел:
— Сэр Антрикот, — воскликнул он дрожащим голосом, — в приемной посетители!
— Сколько?
— Человек десять без девяти, сэр! Не забудьте, что я вам сообщил! Смелее, сэр! Сделайте выпуск побольше!
Лорд Антрикот вытянул из штанов изрядный кусок крахмальной рубашки, расстегнул ворот, растрепал волосы и бодрой походкой пошел на прием. При виде его посетитель почтительно встал с места, сделал несколько шагов и остановился. Английский консул был положительно пьян! Он шел танцующими шагами, красный, как рак, растрепанный и с рубашкой на выпуск!
— Здравствуй! — произнес он дружески, подходя к человеку, и положил ему руку на плечо.
— Не знаю, сэр, за кого вы меня принимаете! — пробормотал черномазый, возмущенно раздувая усы и отступая к дверям. — Южное солнце, сэр, может быть припекло вам голову… Я князь! Я владетельный князь Румынии, Гонориус Гонореску!
— Отлично, друг, — ответил консул, — князь ли ты, или носильщик, дом мой открыт для каждого, и ухо мое опущено к устам ближнего моего. Говори, в чем имеешь нужду!
Но румынский князь, испугавшись опущенного уха консула еще больше, чем его выпущенной рубашки, быстрее зайца юркнул на лестницу и дал стрекача. Только возле будки привратника он остановился и отдышался.
— Плохой климат! — пробормотал он, подходя к привратнику и доставая большой белый конверт с золотым обрезом, — по-видимому, господин консул пострадал от этого климата на оба уха. Вот возьмите, любезный, конверт и передайте ему, когда он оправится!
— Странно, — в свою очередь, пробормотал сэр Томас, распечатывая конверт, — мистер Прочный делает при помощи этой тактики чудеса, а я почему-то отпугиваю человеческие сердца! Посмотрим, что это такое… Эге-ге-ге! Чарльз, подите-ка сюда!
На лице консула появилась нежнейшая улыбка. Глазки его сощурились. Секретарь с интересом заглянул в бумагу и прочитал вполголоса:
Его сиятельство, князь Гонориус Гонореску,
приглашает Вас почтительно на открытие виллы
«ГОНОРИЯ»
(эстрада, рулетка, отдельные кабинеты, лучшая кухня, симфонический концерт, карнавал), имеющее быть сегодня, вечера
Ул. Фонарей, 14.
Глава сорок третья
КРИКИ НА УЛИЦЕ
— Сегодня вечером мы с вами прогуляемся, Чарльз, — милостиво произнес сэр Томас, — приготовьте два одинаковых домино! Карнавал в порту Ковейт!.. Это, знаете ли, имеет дипломатический интерес.
— Решаюсь возразить вам, сэр, — несмело прошептал секретарь: — процессия Кавендиша начинается сегодняшний день… Город будет полон кровавых столкновений… лучше выждать сообразно с инструкциями мистера Лебера!
— Оставьте вашего мистера Лебера! Оставьте инструкции! Говорю вам, Чарльз, что в интересах диплома… ай! Что это за шум?
С улицы неслись унылые гортанные крики, полные тягучего и мрачного отчаянья. Консул и секретарь бросились к окну. Маленькая европейская улица, полого спускающаяся к набережной, переполнена необычайной толпой. Из восточных кварталов двигается множество мусульман, обнаженных по пояс, с огромными шестами и древками, на самой верхушке которых торчат талисманы и амулеты, завернутые в алые шелка. Головы идущих гладко выбриты на маковке, рты растянуты, как у рыб, в диком, фанатическом напеве. Вокруг них и перед ними толпа дервишей и мулл, время от времени ударяющих в ладоши. Тогда шествие приостанавливается, и все поющие, сколько их есть, свободной рукой бьют себя по голой груди, издавая резкий, гнусавый крик:
— Ризэ-Азас-Эмруз!
[6]
— Чорт возьми, точь в точь как в Мохарраме!
[7] — воскликнул сэр Томас. — Глядите, Чарльз, глядите внимательно!
Впитывайте это зрелище всеми порами! Перед вами торжество английского гения! Что дерзает наш гений, Чарльз? Завоевывать человеческие темпераменты! Мы присутствуем при величайшей исторической победе: при искусственном, так сказать, инкубационном зарождении новой религии!
— Тише, сэр! — пробормотал Чарльз, опасливо косясь на толпу. — Этим чертям совсем не до шуток!
И действительно, зрелище начинало становиться тягостным. Напряженные, отуманенные опиумом, неподвижные зрачки фанатиков, вперенные в дервишей и мулл, точно пьянели от несказанного, призывного языка жестов. Муллы ничего не говорили, они звали толпу руками. Эти руки, воздетые над сотней голов и сопровождаемые тысячью плывущих под ними зрачков, подобно поплавку, идущему над крючком, — вздрагивали и дергались, обуреваемые тяжким грузом человеческого фанатизма, пойманного на их приманку. Они плясали в воздухе танец десяти пальцев. Каждый палец, то острый, то блеклый, то напоминающий, то мстительный, то прямой, то крючковатый, звал, грозил, хихикал, заклинал, плескался, как кисти бамбука в воздухе, завлекая, закруживая и защекотывая за собой толпу. Крики и стоны становились все чаще, все пронзительней. Из глоток сами собой выходили глубокие вздохи, словно от нажима мехов. Кой у кого в руках блеснули ножи. По израненным, исколотым грудям потекла кровь…
«Ризэ-Азас-Эмруз!»
— Ну, если кровь потекла в самом начале, сэр, это будет похуже Мохаррама! Не чересчур ли стараются наши муллы? Страшновато, сэр!
— Молчите, Чарльз, — с неудовольствием отозвался консул, начиная испытывать неприятное покалыванье под ложечкой, — разве вы не читали инструкцию Анти-Коминтерна? Там сказано, что каждая религия должна укрепляться на крови. Чем больше крови, тем крепче религия.
— Но, сэр, там говорится также о том, что эта кровь… должна быть жертвенной! А ведь у нас, пока что…
Сэр Томас Антрикот вздрогнул и быстро отвернулся от окна:
— Чорт возьми, Чарльз, хорошо, что вы мне напомнили! Где письмо моего друга, пастора Мартина Андрью? Вчера, по телефону из Багдада, мне сообщили пренеприятные вещи. Письмо надо хранить как зеницу ока. В случае чего оно будет… гм… будет в своем роде залогом, чтоб поднять решимость бедного Андрью!
