Рана, нанесенная Лавровым, была столь глубока, что Быстрицкая все последующие годы практически ни разу и никому не рассказала ничего о своей личной жизни. Даже став примой Малого театра, выйдя замуж, появляясь повсюду в самых модных и дорогих заграничных туалетах и бесценных бриллиантах, разъезжая по лучшим курортам страны, имея личную «Волгу» с водителем и штат домработниц и поваров, Быстрицкая не называла имени супруга.
А им был Николай Кузьминский, седовласый пятидесятилетний начальник отдела советского Внешторга, сделавший предложение Быстрицкой буквально через три дня после знакомства. Москвичи долгое время сплетничали, что Быстрицкая получает главные роли благодаря протекции мужа-генерала, но это не было правдой. Все свои роли Элина отвоевывала, выгрызала, получала и зарабатывала исключительно сама. Даже свою легендарную Аксинью в «Тихом Доне» Быстрицкая, что называется, вынянчила сама. Узнав, что Герасимов еще не утвердил актрису на роль Аксиньи, хотя пробы шли уже год, Быстрицкая сорвалась с зарубежных гастролей и вернулась в Москву. Герасимов сомневался, но Шолохов утвердил именно ее пробы.
«Ну какая ты Аксинья? – нервно спросил Герасимов Быстрицкую. – Руки у тебя с маникюром, бедер нет, тоща и изнеженна». До начала съемок оставалось три недели, официального утверждения на роль не было, и Элина решила, что сумеет все исправить. Она все эти недели с утра до вечера мыла полы в подъездах своего знаменитого дома, стирала белье на стиральной доске хозяйственным мылом и кипятком, а утром и вечером сама пекла любимый пляцок и съедала его, запивая жидкой сметаной. В результате к приезду в станицу она продемонстрировала режиссеру натруженные покрасневшие руки и гордо прошла, повиливая округлившимися бедрами, именно такими, которые особо ценились у казачек…
Быстрицкая снимется еще в тридцати фильмах, сыграет массу главных ролей в любимом Малом театре, но затмить славу первой и блестящей роли – роли Аксиньи – не сможет ни одна работа.
А что же Николай Кузьминский? Он будет тридцать лет боготворить свою королеву и даже примет со смирением в возрасте восьмидесяти лет ее решение расторгнуть брак и переехать в купленную для него скромную однушку. Он даже согласится с официальной версией, выдвинутой Быстрицкой, о том, что он ей якобы изменил. Быстрицкая останется в их роскошной квартире в центре Москвы в полном одиночестве, чтобы даже тень чьего бы то ни было присутствия не отвлекала ее от главной любви жизни – от театра и кино. Наверное, это и была ее судьба – театр, а не мужчины, роли, а не вечера у семейного очага, чьи-то сыгранные жизни, а не та, которую она вынуждена была проживать вне сцены.
Быстрицкая уйдет из жизни в очень почтенном возрасте, совершенно счастливой, хотя и глубоко одинокой. Единственными людьми, с кем она будет общаться в старости, станут два соседа по загородному дому – Лановой и Познер…
Для теста
• 400 г творога
• 170 г сахара
• 8 г ванилина
• 2 яйца
• 100 г сливочного масла
• 500 г пшеничной муки
• 10 г разрыхлителя
Для крема
• 1½ л молока
• 6 яиц
• 10 г ванилина
• 250 г сахара
• 3 ст.л. крахмала
• 4 ст.л. пшеничной муки
• 200 г сливочного масла
Для теста выложить творог в глубокую миску, добавить сахар, ванилин и яйца. Добавить размягченное сливочное масло и хорошенько размять руками творожную смесь. Постепенно добавить просеянную с разрыхлителем муку и замесить мягкое тесто, не липнущее к рукам. Разделить тесто на 7 равных частей и отправить в холодильник на 30 минут.
На пергаментной бумаге тонким слоем раскатать кусочек теста, положить сверху тарелку диаметром 20 см и обрезать остатки теста по краям.
Выпекать коржи в разогретой до 180 °C духовке 5–7 минут до золотистого цвета. Остатки теста тоже испечь и измельчить в блендере или ножом, чтобы в конце присыпать крошкой готовый торт.
Для крема довести 1,2 л молока до кипения на слабом огне. В миске перемешать оставшиеся 300 мл молока, яйца, ванилин, сахар, крахмал и муку. Тонкой струйкой влить яичную смесь в кипящее молоко, непрерывно помешивая его. Довести смесь до кипения, затем снять с огня и остудить до комнатной температуры. Готовый крем взбить со сливочным маслом добела.
Собрать торт, смазывая слои кремом
[4], и поместить в холодильник на ночь. Последний штрих – обсыпать пропитанный пляцок приготовленной крошкой.
Торт «Неряха Джо» (клубничный вариант)
Письма от Эрнеста Хемингуэя всплыли после трагической смерти Марлен Дитрих в 1992 году. А умерла она от инфаркта, после того как прочла книгу о себе, написанную ее дочерью Марией. Марлен хранила эти письма в банковской ячейке не только потому, что очень дорожила ими, но еще и потому, что боялась любопытства журналистов.
Сама Марлен называла их чувства «дружеской любовью». Несмотря на то, что их тянуло друг к другу, судьба всякий раз, когда они встречались, разводила их снова в разные стороны: или она была несвободна, или он был кем-то увлечен. Был один момент в жизни, когда она увидела его снова, сердце забилось сильнее, чем прежде, – и именно тогда он признался, что потерял голову от одной «карманной Венеры», на которой он непременно хочет жениться (последней жены Хемингуэя). И Марлен Дитрих бросилась на помощь своему другу, не желая видеть, как он страдает. Она взяла на себя роль свахи и поженила Эрнеста и кукольно-миниатюрную Мери, которые жили очень счастливо, имели детей. А потом он без видимых на то причин покончил жизнь самоубийством. И для Марлен Дитрих Хемингуэй навсегда остался недочитанной книгой.
То была любовь с первого взгляда, после того как они встретились на борту французского океанического лайнера «Иль де Франс» в 1934 году. Хемингуэй возвращался через Париж с африканского сафари, а Дитрих держала путь в Голливуд после того, как навестила своих родственников в фашистской Германии – это была одна из последний поездок домой.
Вот что вспоминает сама Марлен: «Энн Уорнер – жена всесильного продюсера Джека Уорнера – давала прием на корабле, и я была в числе приглашенных. Войдя в зал, я мгновенно заметила, что за столом – двенадцать персон. Я сказала: “Прошу меня извинить, но я не могу сесть за стол – нас окажется тринадцать, а я суеверная”. Никто не пошевелился. Вдруг внезапно передо мной возникла могучая фигура: “Прошу садиться, я буду четырнадцатым!” Пристально рассматривая этого большого человека, я спросила: “Кто вы?” Теперь можно судить, как я была глупа…». На десерт гостям подали какой-то изысканный десерт, однако Хэм склонился к новой знакомой и со значением сказал: «Это не сласти. Это баловство. Когда-нибудь вы окажетесь у меня дома, и я угощу вас “Неряхой Джо”. Вот что я называю настоящим десертом!». Это прозвучало фамильярно, и Марлен поспешила уйти из-за стола. Позже она напишет в дневнике: «…пора уже себе признаться, что я думаю о тебе постоянно. Перечитываю твои книги, раз за разом, и говорю о тебе лишь с избранными. Я перенесла твою фотографию в спальню и смотрю на нее довольно беспомощно».
