– Тота, – прошептала в испуге Дада.
– Молчи, женщина, – скомандовал Тота. – Сделка простая, и вам очень выгодна. Сегодня конец ноября 2000 года. Если я вам до 15 января не возвращаю 500 долларов, то квартира ваша… За триста долларов такая квартира!
– Тота, – вновь заскулила Дада.
– Замолчи! – прикрикнул Тота и, обращаясь к пришедшим, произнёс: – Не согласны – других найду.
– Двести, – подали скупщики голос.
– Ладно. Торговаться не люблю и не умею. Последнее слово – двести пятьдесят.
Они пожали руки. Вместе ушли. Скоро Тота вернулся. На нем уже приличное пальто. Кепка.
– И твой любимый ватник не выбросил, – бросил он пакет на нары.
– А как же, Тота… Я в ватнике родилась. Видимо, и умру.
– Никак нет! – артистизм в его голосе. – Ты жена миллионера! – Он достал большую пачку денег.
– А-а! Деревянные?! – засмеялась Дада, а потом резко стала серьезной. – А если, вдруг?
– Никаких «вдруг»! – крикнул Тота. – Эти деньги нам нужны на два-три дня, чтобы выехать с детьми из этого ада. Понятно? А до этого лишь одно – маму перезахоронить.
– Я с вами, – вновь взмолилась Дада.
– А дети? – развёл руки Тота. – Сейчас они важнее всего. Разве не так?
– Тота, послушай хотя бы мои советы. Как себя здесь вести.
– Как? – прислушался Тота.
Инструктаж был короткий.
– В башне нашего дома – угловой подъезд: на крыше федералы. Снайперы. Стреляют всех, кто комендантский час нарушит. Стреляют и днём, если напьются. Стреляют, если кто для них подозрителен. Так что к вечеру иди домой со стороны Дома моды, дворами и всё время к домам прижимайся.
– Понял, – торопится Тота.
– Погодите. Это важно. В этом же доме…
– Это ведь наш дом, – перебил Тота.
– Именно. Мы как бы по центру. А с другого края, где в подвале было фотоателье, – там боевики. Ночью они здесь хозяйничают.
– И как они уживаются?
– Иногда грызутся, бывает, и до крови, чтобы война да полевые, боевые и наградные не отменили. В общем, у нас не первая война, мы уже знаем, что командир у них один…
– И он в Москве, – продолжил Тота.
– И нам от этого не легче, – подвела итог Дада.
По правде, она даже не ожидала от Тоты такой решительности.
Три окна их квартиры выходили на проспект Революции, и из этих окон, особенно из кухни, очень чётко был виден свеженький небольшой бугорок, возле которого долго стоял Тота.
Было промозгло. Моросил мелкий дождь. Дада видела, как Тота быстро, не обращая внимания на грязь и большие лужи, тронулся в сторону базара по улице Мира.
Вернулся Тота не скоро. С лопатами. С ним был один коренастый пожилой мужчина религиозного вида. Совершив Дуа
[19], они осторожно стали копать. В это время случилось то, чего Дада больше всего боялась. Выпуская густые клубы черного дыма, на огромной скорости к углу руинам гостиницы «Нефтяник» примчались два БТРа. Несколько военных соскочили с машин, вразвалку двинулись к эксгуматорам.
Тут Дада не выдержала, крикнув детям, чтоб сидели смирно, она бросилась к выходу. Не прошло, наверное, и пары минут, как она домчалась до места, а конфликт, точнее грубый мат, на всю улицу.
– Я не понял! – кричит один военный. – Что за дела? Я не понял! Где разрешение коменданта? Военного коменданта? Руки, вашу мать! Руки поднять!
– Ой, солдатушки-братишки! Родненькие! – подскочила Дада в своем полувоенном ватнике. – Родные вы мои. Я тоже сибирячка. А тут моя мама покоится. Так получилось. Вот, попросила перезахоронить по-человечески.
– А ты-то как сюда попала? – задали ей вопрос.
– Вот так! Судьба! Замуж вышла… А моя мама – заслуженная артистка.
– А откуда ты из Сибири? Сибирь-то большая.
– Из Новосибирска. Новосибирское военно-медицинское училище окончила. Так по распределению сюда и попала.
– А, ну ладно… Может, помочь?
– Нет-нет, спасибо, родные!
Когда копоть и рёв бронетехники исчезли, товарищ, точнее мулла, у Тоты спросил на чеченском:
– А это кто? Жена? А там, – он показал на могилу, – кто?
– Там моя мама, – ответил Тота.
– И моя тоже, – по-чеченски сказала Дада.
– Я совсем запутался, – произнёс мулла. – Но она нас выручила. Могло быть по-всякому… Надо торопиться, а то вдруг другие нагрянут…
Мать была небольшого роста. С возрастом стала совсем маленькой. А тут, после взрыва, – два пакета. Наспех чуть-чуть зарыты.
– А сколько здесь, в Грозном, даже так не захороненных трупов? – сокрушался мулла.
Даду отправили домой. А Тота и мулла с пакетами двинулись к стоянке такси.
Весь в грязи, промокший и усталый, Тота вернулся домой очень поздно. Было уже темно. Дети спали.
– Что случилось? – суетилась Дада. – Так задержались. Комендантский час.
– Всё нормально… Ездил чурт
[20] покупать. Ждали мастера, чтобы имя на камне высек. Не дождались…
– Вы, наверное, голодные, устали. Промокли насквозь.
– Да, столько грязи принёс.
– Ерунда. Снимайте.
– А я детям шоколадки принёс.
– Да! Мама их всегда конфетами баловала… Я так волновалась. А как без паспорта на блокпостах? Тем более в ночь?
– Знаешь, – засмеялся Тота. – Не зря ты с мамой столько лет прожила – тоже артисткой стала… Какую сцену ты сегодня у Полежаевского разыграла.
Дада тоже рассмеялась:
– Знаете, Тотик, мама всегда говорила, что эту драму надо воспринимать как цирк, с юмором, иначе с ума можно сойти от происходящего вокруг.
– Вот так я и делал сегодня, – подхватил её тон Тота. – Помню, я ещё в институте, в спектакле, блатного играл. А нынче и опыт есть. Для пущего понта я купил папиросы. И вот на очередном блокпосту наше такси становится в длинную очередь потока машин. Я выхожу, закуриваю папиросу. Этот прикид – кепка набекрень и беззубая ухмылка. И вот такая походка.
Тота вальяжно прошёлся по комнате.
– Тота! Тотик! – засмеялась Дада. – Вот это вы даёте! Ну точно Челентано!
– «Паспорт», – говорят мне. А я не повязан, а коронован. Но для вас ксива есть. А они ведь сплошь бандюги, по рожам видно. И сразу на жаргон. Ну а я сразу же по свежаку начинаю грузить «Енисейск – строгач». Все знают. И в ксиве печать стоит. А ещё пару известных кликух озвучиваю. Мол, в одной дыре сидели. И тогда обязательно спрашивали срок.
