– Прекрасно! – обрадовалась Амёла Ибмас. – Это я заранее раструбила ужас этой войны.
– Да. Бедные дети, – согласился офицер.
В это время зазвонил телефон. Офицер взял трубку. Коротко поговорил.
– Мадам Ибмас, – обратился к ней офицер, – хочу вам сообщить приятную новость. Видимо, испугавшись этих камер и скандала, посол России, скажем так, покинул территорию аэропорта. Так что выход для вас свободен.
– Что?! – возмутилась Ибмас. – Вы хотите сказать, что этот посол России мог оказать мне и моим племянникам здесь, в Швейцарии, какое-то препятствие?
– Конечно же нет! – встал по стойке «смирно» офицер. – Просто лишний шум. Да и безопасность. Всё-таки спецслужбы… – Он оборвал речь.
– Вы о спецслужбах России? – продолжила Ибмас. – Я вас понимаю… Но времена, по-моему, иные.
– Вы считаете?
– По крайней мере, скажу так как есть. Точнее, как было. А был большевизм. Моя мать, как и мать этих детей, как и бабушка этих детей, в детстве все они были сосланы и воспитывались в советских детских домах… Моя мать как-то смогла из этого плена вырваться. Однако в детстве, ещё в детдоме, её нарекли, дали кличку Цыплёнок. Это оказалось пожизненным клеймом, как рабство, и оно – это клеймо – сжимало её горло, не давало жить. Потому что те, кто это клеймо поставил, а это не только русские, но и немцы, да-да, немцы, воспитанные в ГДР, регулярно ей об этом напоминали. Жить спокойно и свободно не давали и сами, я думаю, не жили… Теперь, мне верится, время иное. Для примера скажу по секрету. В отличие от советских времен этот посол современной России – очень богатый человек. Как он эти богатства заимел – не моё дело. И не моё дело, что он здесь имеет дворец, яхту и любовницу. Зато моё дело, что его дети растут и учатся здесь. И они уже граждане Швейцарии… Вы поняли, к чему этот пример?
– Э-э-э, не совсем.
– Не поняли? Потому что у вас иной образ мысли, и понимание, и воспитание.
– А бывает иначе?
– Бывает… Я вам сейчас деньги, взятку предложу, чтобы вы меня пропустили. Вы меня либо в дурдом отправите, либо в тюрьму посадите. Разве не так?
– Ха-ха-ха! Только так.
– А я из Чечни этих детей вывозила по приказу генерала-командира, и все всё знали, заинтересованы были. Но на каком-то блокпосту какой-то полупьяный военный направил на нас автомат и говорит: «Прапорщик Епифанов. Квартиры нет. Трое детей».
«А вам что, не звонили?»
«Плевать! Я здесь стою! Я хозяин… Трое детей! Сто долларов. Трое детей. Триста! И плюс жинка без шубы… Соображайте быстрее, бандиты…»
– Ужас! – выдал офицер. – Неужели это возможно?
– Возможно, – твердо сказала Ибмас, – если ваш кабинет не будет стеклянным.
– Сестра Дады, – дернул Амёлу мальчик, – я хочу пи-пи.
– Ой! – как ужаленная, воскликнула тётя. – Мы свободны?
– Офицер погранслужбы Швейцарии Иоган Шульц! – по стойке «смирно» стал офицер. – И семья есть, и дом есть, и двое детей есть! И кабинет всегда был и будет застекленным. И вас в обиду не дадим! Welcomе!
– А где туалет? – засуетилась Амёла.
– Вам мужской или женский?
– Это мужчина, джигит! – Амёла ласково погладила мальчика по голове.
Когда все процедуры закончились и Амёла с детьми уже покидала погранзону, Йоган Шульц сказал:
– Мадам Ибмас, могу я вам задать один личный вопрос?
– Конечно.
– Я по долгу службы должен запоминать лица людей. У вас, впрочем, как и у ваших детей, особое лицо. И особый нрав. Мятежный.
– С чего вы это взяли? – удивилась Амёла.
– Точно время не помню, но год-полтора назад вы провожали молодого человека с каштановыми кудрями. Так он прямо на погранполосе такой танец выдал. Огонь!
– Боже! Тота! – прошептала Амёла, а офицер продолжил:
– Помню, как он границу прошёл и крикнул вам: «Don’t cry for me, Amela! Don’t cry…»
– Тота! – закричала Амёла, вся дрожа. – Почему я тебя отпустила?! Почему не уберегла?!
… Вызвали врача: нервное потрясение.
– Нет-нет. Всё нормально, – говорила Амёла. – Мы ведь в Швейцарии? И дети со мной… Пойдёмте, Малика, Батака.
– Может, вас на нашей машине отвезти? – беспокоится офицер.
– Нет-нет. Спасибо. Нас встречают… Боже, там ведь камеры, – обрадовалась Амёла. – Спасибо вам, господин Шульц… Кстати, – она остановилась, – этот танец вы увидели год назад. Здесь в аэропорту Цюриха… Уже начиналась вторая чеченская война. А он уехал. Его звали Тота. И это его дети.
– Вот это да?! – удивился офицер. – Он погиб? Такой танцор! Такой талант… Кстати, я понял, что это лезгинка, но, сколько ни искал, такого вулканического танца больше не увидел.
– А хотите увидеть? – загорелись глаза Ибмас.
– Конечно, хочу.
– Золотые мои! Болотаевы! Ну что, покажете, с чем чеченские дети в Европу приехали и за что воюют?!
Аэропортовская суета, хаос движений. Все холодны, озабочены, строги. И вдруг возглас Амёлы:
– Хорс-тох! Маршал!
Батака и Малика так закружились в танце, что весь зал встал, а потом вслед за Ибмас и офицером все дружно зааплодировали.
Танец был искрометным, завораживающим.
– Маршал! Маршал! Маршал! – поставили дети последнее па.
– А что такое «Маршал»? – спросил офицер у Амёлы.
– Маршал – это привет. И это же – свобода!
– Господа! – крикнул тогда офицер. – Это дети Чечни. Это дети войны. Вот с каким приветствием они к нам пожаловали. Маршал – это приветствие, это – свобода!
– Маршал! Браво! Свобода! – закричали все пассажиры. – Повторите на бис! Браво!
И снова дети начали танцевать и вновь воскликнули:
– Маршал!
И по огромному залу, и по всему миру разлетелось задорное «Маршал!!!». Свобода!
