* * *
Это на воле время летит, как птица. А в тюрьме, в неволе, ой как медленно, как мучительно медленно время ползет. Особенно когда такой срок. А каков срок всей жизни? Это, к счастью, неизвестно. А Болотаев в тюрьме спасается лишь тем, что живет воспоминаниями.
Так, 9 марта 1989 года к Тоте неожиданно приехала в гости мать. С тех пор Дада Иноземцева просто исчезла. Поначалу Тота думал, что Дада вот-вот объявится, ибо её чемодан, чемодан её отца, остался у него в комнате, под кроватью. Однако дни, недели, месяцы летели, Дада не объявлялась. К тому же и дела у Тоты стали напряженными.
На осень была назначена защита кандидатской диссертации, и стало просто не до Иноземцевой, он про неё практически забыл и лишь иногда, делая уборку либо случайно заглянув под кровать и увидев там старый чемодан, Тота вспоминал её. Пару раз даже думал выкинуть этот чемодан, но что-то удерживало его. У чемодана был особый звук при ударе, и Тота, когда порою загуливал, использовал чемодан как своеобразный барабан для ритма лезгинки. Правда, в последнее время, перед защитой, это случалось крайне редко.
Из семи аспирантов потока лишь Болотаев в срок, к концу третьего года обучения, вышел к защите, а тут вдруг неожиданность: диссовет лишили аккредитации, плановая переаттестация, от этого не легче. И хорошо, что из общежития не выселили и сохранили стипендию до защиты диссертации, которую назначили на 5 марта.
На защиту приехала мать. Ровно год Тота её не видел, но строго, раз в неделю, бегал на переговорный пункт, чтобы выслушать её наставления и каждый раз:
– Я тебе такую невесту нашла, красавица… Но сейчас главное – учёба. К защите готовишься?
Защита диссертации прошла блестяще. Мать была очень довольна, и хотя у неё уже был взят обратный билет и спектакль с её участием в Грозном, она решила остаться в Москве, ибо около деканата увидела объявление, что 8 марта в актовом зале состоится прощальный бенефис Тоты Болотаева, и приписка: «Просьба заранее дать заявки, свободных мест не будет».
Мать Тоты такого фурора не ожидала.
– Даже меня так нигде не встречали и не провожали, – со слезами на глазах обнимала она сына после концерта.
Подошедший декан сказал:
– Вот его стихия – музыка, танцы, песни, а он?..
На что мать ответила:
– Уважаемый профессор, я – заслуженная актриса России, и поверьте, гораздо лучше и выгоднее знать экономические законы.
– Какие законы?! – усмехнулся декан. – Тем более экономические? Тем более в наше время, в нашей стране?
– Спорить с вами не буду, не знаю, – улыбнулась мать Тоты, – но знаю твердо одно: меня, одной жертвы сцены, для одной семьи предостаточно… А мой сын – кандидат экономических наук! Его уже ждет дома прекрасная карьера банкира-финансиста.
Ехать в Грозный Тота особо не желал, но в стране Советов с твоим желанием мало считались, был институт прописки, и по нему через две недели после защиты аспиранта выписывали из общежития, точнее из Москвы, и необходимо возвращаться, то есть в течение недели прописаться в Грозном.
Конечно, как и в любом тоталитарном обществе, этот институт прописки можно было как-то обойти, однако перед Болотаевым непререкаемая воля мамы. И уже найденная хорошая работа с перспективой.
Болотаеву уже за тридцать, и он сам понимает, что пора остепениться, обзавестись семьей и так далее, что свойственно по традиции. И с Москвой надо рассчитаться, может, даже совсем и окончательно порвать, и, думая об этом, он имеет в виду некие угрызения совести: Дада Иноземцева исчезла и никакой весточки от неё нет, а целый год прошёл.
Поначалу Тота даже подумал, что, как говорится, баба с возу – кобыле легче, но потом, где-то через месяц, он почувствовал, что Дада в беде. Что делать? Чемодан Дады. Оказывается, он был закрыт на замок. С помощью маленького согнутого гвоздя Тота раскрыл этот допотопный чемодан: там немного поношенной одежды, несколько фотографий дочери Дады и то, что он хотел найти, – старая, истертая записная книжка.
Болотаев знал, что Иноземцева очень скрытный человек, и блокнот это подтвердил: вся информация зашифрована, а там, где ясно, – это служебные телефоны и адреса. Тем не менее Тота написал послание по нескольким адресам. Последовал только один ответ, где напрашивались в гости в Москву и спрашивали, кто такая Иноземцева.
На этом с историей Дады можно было бы и точку поставить, а чемодан?
Понятно, что в Грозный он чемодан не повезет, но и выкинуть его он не смог и после раздумий решил оставить его у соседей-африканцев.
– А что она, пропала? – удивлялись соседи. – Хорошая девушка. Очень.
Тота, как мог, объяснил ситуацию.
– Да, – вспомнили соседи, – твоя мать её тогда так отчихвостила. Ужас!..
– Русский-то вы лучше меня выучили, – решил поменять тему Тота, передавая чемодан.
– А если нас выпишут и она не объявится?
– Выкиньте.
– А может, сейчас?
– Хотите и сейчас.
– Да нет. Нет проблем. Как говорят русские, хлеба не просит… Правда, одна проблема есть. Дада очень просила тебе Тота не говорить, но она перед отъездом заняла у нас пятьдесят рублей сроком на месяц. А уже более года прошло.
– Понял. – Лицо Болатаева стало пунцовым. – Я отдам. Сейчас денег нет, но я отдам… Вот мой адрес в Грозном для гарантии и на всякий случай.
…В итоге после стольких лет Тота покидал Москву уже остепенённый, в смысле – кандидат наук, но с долгами, с большими для него долгами, которые повисли на нём из-за Иноземцевой. Тем не менее он на неё не был в обиде, ведь она ему жизнь спасла, а этот долг как откуп, а может, и искупление. Последнее. И точка…
* * *
Из тюрьмы на мир смотришь по-иному и мир видится по-иному. И если бы заново можно было жить, то Болотаев хотел лишь одно поменять – всегда быть рядом с мамой… Но бывало и так, что она сама прогоняла единственного сына от себя. Пыталась уберечь его. Впрочем, по порядку.
Случилось знаменательное событие. В честь пятидесятилетнего юбилея Мариам Болотаевой было присвоено звание «Заслуженная артистка РСФСР» и выделена двухкомнатная квартира. Собственное жилье впервые в жизни у матери и сына Болотаевых. В эту квартиру и приехал Тота после аспирантуры.
– Как я рада, как я счастлива! – ликовала мать.
Тота этот оптимизм особо не разделял. Конечно, собственное жилье – это отлично. Однако квартира хоть и в новостройке, но на краю города, в микрорайоне. И эту квартиру надо полностью обставить, а какие деньги у провинциальной актрисы в заурядном национальном театре?! Вот и спит Тота на матрасе, на полу. Так это Тоту не тяготит, гораздо хуже другое: за годы жизни в Тбилиси и в Москве он привык свободно одеваться, битловскую причёску иметь. В Грозном такой стиль не приветствуется, а на работу, тем более в нацбанке, куда его мать по блату устраивает, и вовсе надо ходить в строгом костюме и при галстуке.
