– По одежке вычислили. Прямо в метро остановили. А как мою справку увидели да узнали, что я чеченка, то…
– А как они узнали, что ты чеченка? – перебил Тота.
– Имя у вас странное, спрашивают, чье? Я сказала. Неправильно сделала?
– Ну, – пожал плечами Болотаев. – Просто ныне к чеченцам отношение плёвое. Мы для них сплошь бандиты и террористы.
– А ко мне всегда было отношение плёвое, мне не привыкать. – Она сделала паузу и с неким укором глянула на Тоту. – А что, такую чеченку не воспринимаете?
– Нет-нет, – стушевался он. – Ну и что было дальше?
– Обыскали карманы, составили протокол.
– А доллары?
– Доллары не нашли. Этому меня научили… Всё равно долго держали, ждали ответ на запрос и просто издевались.
– Они не видели твое положение?
– Конечно, видели… А когда выпустили, я поняла, что по времени, да и вообще… в метро в таком виде. В общем, двинулась к вашему центру. По пути у обменника стала менять валюту – вот тут вновь меня задержали. Может, пасли.
– И что?
– Сто обменяла, половину отобрали. Зато в модуле, как ваше имя назвала, вот! – Она вновь любуется своими покупками. – Всё почти бесплатно отдали. Как я вам?
– Отлично!
– А ещё я магнитофон купила, японский. – Она достала небольшую коробочку. – А у вас есть чеченские записи? Будем лезгинку танцевать!
– Ага! – усмехнулся Тота. – В твоем-то положении как раз лезгинку и танцевать… Я устал. Давай ужинать и спать.
Настроение Дады вмиг испортилось.
– Я завтра уеду, – резко бросила она.
– И куда? – спросил Тота, но вместо ответа раздался резкий стук в дверь.
Двое милиционеров, двое – в гражданском и комендантша вошли в комнату.
– Ввиду террористической угрозы проверка документов.
Паспорт Болотаева, бегло осмотрев, вернули, а вот справку Иноземцевой изучали, словно она была написана на незнакомом им языке.
– Придется, гражданка, с нами пройтись в отделение.
– О чём вы говорите? Вы разве не видите её состояние? – возмутился докторант. – Я не позволю. Это издевательство и нарушение прав человека!
– Мы – на службе.
– Она беременна!
– Мы защищаем спокойствие наших детей.
– А она и её плод не наши? – вскипел Болотаев. Он побледнел, сжал кулаки. – Я не позволю!
– Вызовите наряд! – последовал жесткий приказ.
– Ой-ой! – вдруг простонала Дада, обхватив живот, она села на кровать, потом со стоном сползла на пол.
– Ей плохо! Схватки! Скорей скорую! – крикнула комендантша, бросаясь к беременной.
Более всех испугался Болотаев, представив, что Иноземцева тут же родит. Проверяющие попятились в коридор. О чём-то там побубнили и ушли. Приехала «скорая помощь». Сказали, что схватки были ложными, мол, такое бывает. В целом состояние беременной нормальное. Зато Болотаев чувствовал себя вовсе не нормально. От свалившейся на голову проблемы он не знал, что делать и как быть. Всю ночь не спал. А рано утром вновь явились участковый и наряд милиции. Попросили не только Иноземцеву, но и Болотаева проследовать в отделение милиции для того, чтобы взять отпечатки пальцев и фото в архив.
– Я доцент. У меня с утра лекции! – возмущался Болотаев. – Я здесь живу десять лет. Меня все знают.
– С Чечней и чеченцами у нас отныне особые отношения, – был сдержанный вердикт. – А вот кем гражданка Иноземцева вам приходится? – Вопрос уже был задан в отделении.
– Жена! – с вызовом ответил Тота.
– А где вы её пропишете? – Болотаев молчит, а ему напоминают. – Кстати, у вас временная прописка и через год она закончится.
Болотаев продолжает молчать, а сотрудник милиции говорит:
– Гражданка Иноземцева, вы в течение трех дней должны были стать на учет.
– Не смогла по состоянию здоровья, гражданин начальник.
– Тем не менее закон есть закон.
– Я исправлюсь… Может, вы меня пропишете и паспорт выдадите?
– А где вас прописать? – строг милиционер. – С вашей биографией… Москва – не отстойник.
– Что вы хотите сказать? – злобно процедил Болотаев.
– Всё! Всё нормально, – вмешалась Дада. – Я проездом в Москве. Закон не преступала.
– А мы и не позволим, – перебил её сотрудник. – И молчи, пока я не задам вопрос. Поняла?
– Как вы смеете?! – вскочил Болотаев. – С женщиной?! – Он ещё что-то хотел сказать, но Дада почти силой усадила его обратно и говорит, вроде бы только Тоте, но чтобы слышали все:
– Москва, конечно, не отстойник, но вся страна параша. И живут не по законам, а по понятиям… И нам не привыкать. Так что держитесь, доцент, – подбодрила она Болотаева.
Эта унизительная процедура продолжалась долго. Когда вернулись в общежитие, морально раздавленный Болотаев без сил повалился на кровать. Потом выдал:
– Я отсюда уеду… В Европу. Эти оскорбления невыносимы.
– Тота, простите, – говорит Дада. – Это из-за меня. Но я не разделяю вашу печаль. Наоборот, это самый счастливый день в моей жизни! Вы опять назвали меня женой.
– А что я ещё мог сказать? – вскочил Тота. – С этим пузом!.. Запомни, я в жены возьму только девственницу! И настоящую чеченку! Понятно?!
Долгая пауза. Тишина. Оба застыли. Первое движение совершила Дада. По обыкновению, она со всеми, особенно с Тотой, пыталась предстать со здоровой стороны лица, а тут она демонстративно села так, чтобы Тота видел её изуродованный профиль, и видно, как изнутри кипит, часто дышит, нервно сжимает руки.
Тота уже пожалел, хотел сказать, что погорячился, что он не то ляпнул и так далее. Но в этот момент случилось совсем неожиданное. Дада вдруг зашлась смехом. И не каким-то там нервным, истеричным с надрывом, а так, как только она могла смеяться, когда ей было действительно очень хорошо, как в то время, когда он приехал к ней на зону.
– Ой, Тотик, ой! Рассмешили!.. Ну вы, Тотик, даете?! Девственник девственницу захотел! Возжелали. Ой-ой-ой! Ха-ха-ха!
– А что?! – возмутился Болотаев, встал в позу, как будто вот-вот выдаст яркое па лезгинки. – Только так и будет! – постановил он.
– Будет, будет, – сквозь смех выдала Дада. – Только вы об этом более никому не говорите.
– А что?! – ещё более повысил голос Тота.
– Ничего. – Её голос вмиг стал жестким. Она опустила голову, обхватила её обеими руками и, нарушив тишину, прошептала: – Простите… Я нарушила ваш покой. Я завтра уеду.
– Куда уедешь? – Голос Тоты стал металлическим.
– На Север…
