Под самый Новый год лидер Ичкерии – российский генерал – и министр обороны России, такой же генерал, встретились на границе. Вроде мило поговорили. Даже якобы выпили шампанское и решили… повоевать! Мол, ещё посмотрим, кто кого одолеет.
Мать, как и прежде, ни в какую. Она теперь самая взрослая в театре и как бы на боевом посту. Тота тоже твердит, что будет только рядом с матерью. Да вот ночью прямо под их окнами началась стрельба. Непонятно, кто в кого и против кого. Однако под утро всё успокоилось и другая забота – у ребёнка жар, кашляет. Тота побежал в аптеку. Тут же бледный вернулся – во дворе труп, много крови. Теперь и Тоту надо в чувство приводить.
– Срочно уезжайте! – постановила мать.
– Всё! Я здесь жить не могу. Не хочу, – сдался Тота. – Мама, давай вместе уедем!
– Нет!
– Как я тебя здесь одну оставлю?!
– Ради Бога, уезжайте. Мне одной будет очень просто… Быстро все перебесятся и успокоятся… Тота, уезжай. И их – с собой.
– Да, – согласился сын. – Только одно – на старой квартире мои кассеты с записями концертов.
– Ты их там оставил? – удивилась мать. – Обойдётся. Там, на окраине, ныне, говорят, очень опасно.
Тота задумался. Тут вдруг Дада проскулила:
– Чемодан отца там.
– Тот старый чемодан? – спросила мать. – Это – святыня! – постановила она.
– Мы через полчаса-час вернёмся, – сказал Тота.
Даже в таком городе есть жизнь. И центр есть центр. Через квартал от дома Болотаевых Зелёный базар, где всё есть, особенно расширился оружейный рынок. А ещё ближе, у Дома моды, на перекрёстке проспекта Победы и улицы Мира, – стоянка такси.
В шестой микрорайон ехать никто не хочет. Там, говорят, полный беспредел, и машины лишиться можно. Однако, когда Тота озвучил цену – сто долларов в два конца, – желающих хоть отбавляй.
По пути картина жуткая. Понятно, что город давно не убирался, ещё и погода слякотная, мелкий дождь, ветер, сырость. Холодно и всё, как и небо, очень хмурое, серое, давящее.
А вот прямо поперёк дороги подорванный, сгоревший БТР. Рядом труп и ещё фрагменты. Затхлый запах, точнее, вонь.
Тоте вновь стало плохо. Чтобы всё это не видеть и не дышать, он уткнулся в плечо Дады. Город небольшой, пустой. Доехали быстро. Атмосфера в микрорайоне действительно гнетущая. Ни души.
– Вы побыстрее, – торопит таксист.
– Да-да, – отвечает Дада и уже в подъезде. – А здесь свежие следы. Кто-то был.
– Ну и хорошо. – Тота нервничает. – Давай побыстрее.
На первом этаже жил товарищ, дверь заперта, и на стук никто не откликнулся. Стали подниматься на шестой этаж, но уже на втором замерли. Три двери, даже железная, вышиблены. Тяжело вздохнули, постояли.
– Тут бабушка жила, русская. Мне помогала, – говорит Дада. – Хорошо, что дочь её вывезла… А в этой чеченцы – большая бедная семья. Что же у них-то искать.
– А они где?
– Может, в горы, в село, уехали?
На третьем этаже картина та же.
– Здесь чеченцы-старики жили. – Тоже дверь раскрыта, раскурочена. – Может, я зайду посмотрю?! – говорит Дада.
– Нет, – шепчет Тота. – Что-то чую я неладное. Давай обратно.
– Вы спускайтесь к машине. – Она по-прежнему обращается к нему на вы, но на сей раз тоже перешла на шёпот. – А я быстренько поднимусь, всё, что надо, возьму и обратно.
– Ты не видишь, что творится?
– Тем более надо проверить. – И шёпотом на ухо: – Нашу дверь я сделала на тюремный лад. Просто так не откроют.
– Пошли, – громко скомандовал Тота.
На всех этажах картина почти одинаковая. Вот только на пятом этаже одна дверь оказалась очень крепкой, взлому не поддалась и дверь Дады, поистине как в тюрьме. А вот две соседние раскурочены.
– Здесь одинокая женщина жила. Русская.
– Пианистка?
– Надо посмотреть. – Дада решительно вошла. – Клавдия Прокофьевна. Клавдия Прокофьевна.
Тота бросился вслед за ней. В небольшой квартирке всё перевёрнуто. Вряд ли что отсюда унесли – всё бедно, а на столе записка: «Уехала к родственникам в Ставрополь» – и телефон.
– Слава Богу, – прошептала Дада и направилась к их квартире.
Тота и техника – разные понятия. Однако даже он оценил тюремный опыт Дады. Казалось бы, всё очень просто, но даже отъявленные мародёры не смогли замок Дады взломать. А она, тоже по опыту, как вошли в квартиру, сразу же за собой тщательно заперла дверь, хотя Тота ворчал:
– Зачем? Мы быстро.
Быстро не получилось. Как обычно бывает, всё в хозяйстве пригодится, всё ценно и дорого, да всё не унести. Битком набили старый чемодан отца Дады, ещё пару пакетов, вышли в подъезд, и, пока Дада возилась с ключами, внезапный, словно змеиный шелест.
– Да… – не успел докончить Тота, как от удара отлетел.
– Руки. Руки вверх! – услышала возле уха Дада. – Молчать! – В её рёбра с болью упёрлось дуло пистолета.
– Молчу, молчу, – подняла она руки. – Только не убивайте. Пощадите нас.
– Пощадим, пощадим, если послушной будешь. – Голос бандита стал игривее, громче. – А ну, открывай дверь, да поживей.
– Да-да. – На удивление Тоты Дада, как никогда ранее, очень послушна и даже голос переменила. А он это не вынес:
– Что вы себе позволяете?! – крикнул, рванул.
– Не смейте, Тотик! – обернулась Дада, но было поздно, от удара в плечо он застонал, присел на корточки.
– Всё! Всё, всё! – ещё выше подняла Дада руки, чуть осмотрелась.
Перед Тотой, нависнув над ним, грубый, с диким взглядом и лицом здоровяк, в мясистом, фиолетовом от татуировок кулаке сжимает увесистую монтировку.
Второй, что с пистолетом, по акценту явно чеченец, щупленький, но, видимо, он здесь за старшего и по-зэковски, матерясь, командует:
– А ну, шустро открывай дверь!
– Да-да, – говорит Дада.
– И этого сюда!
Тота от боли встать не может. Здоровяк рванул его за больное плечо, просто швырнул в раскрытую дверь их квартиры. Старший, что с пистолетом, стал всё осматривать.
– Что-то не густо, – крикнул он. – Сплошь голытьба. – Он вернулся, пнул чемодан. – Откуда это старьё? Раскрой.
Дада повиновалась.
– Одно барахло… Шубу снимай.
Эту шубу из особого баргузинского соболя Тота, не скупясь, самую дорогую купил для матери в Цюрихе. Тогда мать от радости, ведь она любила красивые вещи, даже заплакала.
Однако она в этой шубе ни разу не вышла.
– Тут нищета, да и некуда в ней здесь пойти. К тому же она мне велика.
