– Болотаев, вы чем там занимаетесь? – суров голос Егорова.
– Э-э. Сижу… Работаю.
– Что-то не видно вашей работы. Всё стало и стоит, а вы под столом какие-то анекдоты читаете.
– Это не анекдоты. Это Налоговый кодекс России.
– Что?! – удивился замминистра. – Какой кодекс?
– Налоговый кодекс.
– Налоговый кодекс?! – Замминистра даже привстал. – А ну бегом неси сюда. Бегом, я сказал!
Уже будучи в коридоре, Болотаев в гневе подумал: «Да как этот упырь посмел ему… Ему, гордому чеченцу, так сказать, даже приказать?! Нет, я сейчас же вернусь и дам ему положенную пощечину, точнее, увесистую оплеуху, да с обеих сторон! Чтоб своё собачье место знал!»
Разумеется, Тота вернулся, даже изрядно вспотел, второпях и Налоговый кодекс принёс, вручил замминистру. А последний будто действительно оплеуху получил: в шоке, в изумлении он стал рассматривать эту исписанную разными чернилами и карандашами брошюру с многочисленными закладками.
– Ты её прочитал?
– Несколько раз.
– И это твои записи, твоя работа?
– Да, – честно признался Болотаев.
– Да как ты посмел?! – возмутился замминистра. – Не смей более никогда в это заведение эту гадость заносить.
С этими словами замминистра стал запихивать кодекс в какую-то щель. Как позже Тота понял, это был бумагодробящий аппарат, чтобы уничтожать документы в целях секретности и безопасности. Правда, щель этого аппарата не вмещала по толщине даже эту брошюру. И тогда замминистра со злобой разорвал на кусочки Налоговый кодекс и по частям стал совать в щель аппарата, говоря:
– Вот так! Вот так с этой вражеской пропагандой… Понятно?
– Понятно, – прошептал Болотаев.
– Тогда иди работай!
– А как работать? Я не знаю, – взмолился новоиспечённый «генерал».
– Не знаешь? – Замминистра задумался. – А что тут знать? Тебе что, министр ничего не объяснил?
– Что-то говорил.
– А о чернилах? О разных цветах?
– Нет, – пожал плечами Тота.
– Так, – стал стучать пальчиком по столу первый замминистра. – Шефа ещё нет. К вечеру будет. Я с ним поговорю. А сейчас – на службу. И более в это священное заведение пагубную литературу не заносить! Понятно?
– Есть! – по-военному отрапортовал Болотаев.
И этот день он кое-как просидел, ожидая, что вот-вот вызовут и наступит какое-то прояснение. Не вызвали. А ночью ему снились кошмарные сны – деньги, много денег и так много денег, что они ему были уже противны и даже в тягость и поэтому он всю ночь пытался от них избавиться, прогоняя их через бумагодробилку, пока этот аппарат не сломался.
В холодном поту Тота среди ночи проснулся. Он-то и до этого знал, что его должность – должность казнокрада, а не наоборот, что подразумевалось. Знал и понял – это харам.
Утром он твердо решил, что, придя на работу, сразу же напишет заявление об увольнении, положит важное удостоверение и станет свободным. Видимо, поэтому он в этот день немного опоздал – все его подчиненные уже на месте, а прямо перед его кабинетом-«аквариумом», перекрывая своими габаритами проход, подбоченясь стоит Августина Леонидовна.
– Здравствуйте. – У Болотаева в то утро бодрое настроение.
– Добрый день, – за всех отвечает Августина Леонидовна и следом: – Позвольте у вас спросить: вы знаете, какая у вас зарплата?
– Э-э-э, – задумался Тота. – Точно не знаю.
– А я знаю. Семь тысяч.
– И что?
– А то, что вы думаете на эту зарплату жить? Или вы пришли сюда воровать?
– Э-э-э. – Болотаев был шокирован, а тут следом ещё вопрос:
– Скажите, пожалуйста, ваша Чечня, или как вы себя называете – Ичкерия, – воюет против России, а вы занимаете такой чин. Вам можно доверять?
Болотаев замер, словно его парализовало, а начальник отдела продолжает:
– Это очень важный вопрос – ведь у нас государственнообразующее закрытое учреждение, формирующее бюджет великой державы. Почему вы молчите? – снизу вверх смотрит она. – Вам можно доверять?
– Идите прочь, Октябрина Леопольдовна, – вдруг не своим, а хорошо поставленным сценическим голосом выдал Болотаев, так что теперь кошмар отразился в глазах начальника отдела.
– Что? Что? Как вы сказали? – изменился её голос.
– Прочь с дороги, – тем же отработанным ещё в институте культуры голосом сказал Тота и, лишь оказавшись в своем кресле, он сообразил, что назвал её так, как планировал обозвать, если бы она ещё раз посмела исковеркать его имя.
По мнению Болотаева, эта обнаглевшая старуха поступила с ним ещё оскорбительнее, и он даже был рад, что хотя бы увольняется с неким достоинством. С высоты своего кресла, глянув сей раз на своих подчиненных, он вдруг увидел их восторженные и одобрительные взгляды. А следом звонок:
– Тота Алаевич, приёмная Егорова. Пётр Семёнович просит вас срочно зайти.
Болотаев побежал наверх, представляя, что это последний поход к начальству, а затем – свобода, свобода и «Маршал»! И более он не увидит этих стен, где собирают дань с несчастных и угнетенных людей. И что, по крайней мере, он в этом насилии не участвует. Однако даже не в приемной, а на лестничной клетке, ожидая его, стоит первый замминистра:
– Тота Алаевич, добрый день. Запомните, в мой кабинет впредь пулей заходите и выходите. Даже если у меня совещание или очень важные гости. Проходите, пожалуйста. Садитесь.
Тота вновь с утра ошарашен.
– Оказывается, шеф не успел вас проинформировать. И я извиняюсь, был с вами чересчур фамильярен. А у вас, оказывается, великолепные, я бы сказал, даже завидные связи и рекомендации. Правда, что Амёла Ибмас – ваша близкая подруга?
Вновь Болотаев ошарашен. Вновь протяжное «э-э-э», и он не знает, что конкретно на это надо сказать, а замминистра любезно продолжает:
– Я понимаю, понимаю. Деньги любят тишину. Хотя здесь. – Он смотрит в потолок. – Вроде всё чисто, прослушки нет. Всегда надо быть начеку. Ведь каждое воскресенье и праздники вход в здание, даже для министра, запрещен… Да-да. Во дела! Поэтому я каждый понедельник вызываю специалиста по прослушке. Хотя в этой стране веры никому нет и не может быть. Кругом холуи. Быдло и говно.
Тут он замолчал. Уставился на Болотаева, словно видит впервые.
– Впрочем, – продолжал он, – давайте о деле. Вы ведь не дальтоник?
– Нет. Вроде нет.
– Это мы знаем. Тогда конкретно. По налоговым послаблениям нефтяным компаниям Дальнего Севера и так далее. Никаких послаблений. Налоги платят все и как можно больше. И тут иного решения нет и не будет. Понятно?
– Понятно.
