– Тота. Болотаев Тота.
– Странное имя. – Зэк очень внимательно осмотрел новичка. – И дело твое странное. С такой историей так далеко не завозят. Либо ты так много спёр, либо… – Он сплюнул. – Даже не знаю. Сюда фраеров не доставляют.
– Может, он за террор? – подсказал рядом стоящий блатной.
– Бабки, бабки, – другой зэк.
– Какой террор? В бабках дело.
– А ну пошли отсюда, – тихо процедил Георгий.
– А может, как чечена? Всё-таки война. – И чуть погодя: – А капиталец должен у тебя быть, должен. Колись, земляк. А то я вот-вот откидываюсь, а бабки там нужны. И тебе, Тота, помогу.
– Клянусь, это не так, – почти дрожит голос Тоты.
– Да, – после некоторой паузы постановил старый зэк, – либо ты прирожденный артист, либо это правда. Если второе, то очень печально. Для тебя печально… Ну и для меня тоже. Думал, что хоть под конец одного «пузатого» прислали. Судьба сжалилась… Нет, и тут не везет. – Он смачно сплюнул.
– А я по первому образованию артист, – вдруг выдал Тота. – Я окончил Тбилисский институт культуры, батоно Георгий. – Тут Тота поздоровался по-грузински и ещё сказал несколько слов.
– Вот это да! – удивился зэк. – Так ты знаешь грузинский?
– Немного знал, многое позабыл. Столько лет прошло.
– Так ты артистом не стал?
– Нет. – Голос Тоты оживился.
– Почему?
– Понял, что никогда не стану, как Махмуд Эсамбаев и тем более как Муслим Магомаев.
– Твои кумиры? – ухмылка в тоне Георгия.
– А разве есть такие, кто их не любит, не ценит? – возмутился Тота.
– Здесь есть. Почти все… Хе-хе, так что и ты не болтай, что артист.
Болотаев ничего не сказал, но по гримасе видно, как он недоволен. А Георгий в том же небрежно-надменном тоне продолжает расспрос:
– А какое у тебя второе образование?
– Финансовая академия.
– Вот это да! – удивился Георгий. – Артист-финансист – какая адская смесь. – Он вновь стал оценивающе рассматривать Болотаева, а последний вдруг взмолился:
– Можно письмо на волю?
– Помогут? – искоса глянул Георгий, ухмыльнулся.
– Помогут, – прошептал неуверенно Болотаев.
– А что до самого Севера и Сибири не помогали? Хе-хе, отсюда просто так никто не выбирался, даже декабристы после смерти Николая I, будучи графами и князьями, не смогли.
– Я не декабрист; не бунтарь, не вор и не мошенник.
– Это очень плохо. Для того, кто сюда попал, плохо.
– Я не виноват!
– Все мы так говорим, попав сюда. – Георгий вновь смачно сплюнул. – Отчасти правда в этом есть. Потому что на воле гуляют гораздо худшие представители хомо сапиенса. Однако жребий пал на нас. Не повезло… А впрочем, что бы мы ни болтали, древняя поговорка верна – человек там, куда сам себя поставил… Понял, земляк?
– Ага, – кивнул Тота, – но я ничего не своровал.
– Ничего ты не понял, – стал очень сух голос зэка. – Ты сидишь за крупное мошенничество. Огромные деньги у государства исчезли.
– Не я… – тих голос Тоты.
– Если не ты, то кто-то ведь присвоил, а на тебя повесили… Вроде так получается?
– Конечно, так. Это несправедливо! Я буду писать…
– Ха-ха! – усмехнулся Георгий. – Вот эти кляузы, тем более от чеченца, а идет с вами война… Вот они и загнали тебя сюда, в самое страшное болото.
– Я буду бороться. Я это так не оставлю, – тихо говорил Тота.
– Через двенадцать лет выйдешь и отомстишь?
– Нет! Я здесь не выдержу. Что делать? – ещё глуше и жалобнее голос Тоты.
– Как-то бороться, – подсказывает старый зэк. – Ведь есть родные, близкие.
– В том-то и дело, что родных почти не осталось. Вначале раскулачили. Потом эта депортация, точнее геноцид, когда всех чеченцев выселили в пустыню Казахстана, – почти все померли. И вот вновь одна война, вторая, столько жертв.
– О-о! Беда! – сменился тон Георгия. Он долго о чём-то думал, а потом спросил: – А ты наверняка эту свою обиду где-то прилюдно ляпнул.
– Не «ляпнул», а сказал.
– Во-во. Теперь всё понятно.
– Я правду сказал.
– Здесь это минус, а не плюс.
– Это несправедливо!.. Я буду. – Тут Тота надолго задумался, замолчал и после выдал, как очень большой секрет: – У меня есть знакомые.
– Да? – старый зэк оживился. – А они богаты?
По лицу Болотаева было заметно, что этот вопрос оскорбил его, а Георгий сухо продолжил:
– В России, а тем более здесь только деньги – сила и власть.
– Что делать?
– Что делать? – усмехнулся зэк. – Терпеть.
– Двенадцать с половиной лет?! Терпеть это? Почему я не уехал из этой страны?
– Скулить не надо. Это не поможет, а наоборот.
– Что делать?
– Что делать? Хе-хе! Как Мюнхгаузен за волосы, ты сам себя из этого болота никогда не вытащишь, а ещё хуже будет, если кляузы будешь сочинять. Жалобщиков нигде не любят. Это тебе не Европа, где есть человек и права человека.
– Боже! Как вы мне помогли, – вдруг блеснули глаза Тоты. – В Европу как бы весточку доставить? Одной знакомой.
– Бабе? – усмехнулся зэк.
– Она ценит меня.
– Хе-хе, ценила бы, уже была бы здесь, как жены декабристов.
– Так она не знает.
– А узнает – примчится? И что она сделает?.. Хоть богатая?
– Нет. Но она…
– Любит тебя?.. С кем-нибудь она сейчас, а любит тебя.
Тота ничего не сказал. Нервно задергался.
В это время, как и века назад, зазвонил колокол. Прогулка закончилась, и старый зэк подвел итог:
– Смотри, земляк. Декабристы были графы, князья, и их охраняли такие же графы и князья. Всех истребили. Ныне что сидят, что охраняют – одно отребье, и по-честному, те, кто сидит, по понятиям даже выше. И запомни – это самый центр Сибири, тупиковая глушь. Здесь всё сурово. Почти девять месяцев зима – холод и вьюга по камерам гуляет, а чуть-чуть лето – хуже зимы, когда в тех же камерах комары, слепни и мошкара и тогда о зиме мечтаешь.
– А вы сколько лет здесь? – выдал Тота.
– Всю жизнь, – печально улыбнулся Георгий. – Тебе это не надо.
– Не надо, – просит Болотаев. – Что делать?
– У прокуроров, судей и прочих господ помощи не ищи – ещё хуже сделают.
– Это я уже понял.
– Тогда терпи, земляк. Пока я здесь, поддержу. Но ты более нюни не распускай. Держись, чечен. Не ты первый, и не впервой вы в Сибирь попадаете.
