– Вам не стыдно?
– Нет, мне не стыдно. – Он вновь ударил кулаком по столу. – Вам должно быть стыдно. Сталина вспомнили! Сталина вновь получите!
С этими словами он покинул зал для совещаний и пошёл в генеральское кафе, где просидел до обеда.
Во второй половине дня, по графику, надо было ехать на совещание в Министерство финансов, а потом были дела в Минтопэнерго. После этого его ждали на работе. Однако уже было темно, к тому же у него очень разболелась голова, и Тота поехал домой. Всю ночь не мог заснуть, мучился, только под утро отключился, поэтому на следующий день опоздал на работу.
Всё было как обычно. Только вот его подчиненные в этот день на его приветствие еле среагировали. Все головы опущены, словно исполняют работу. А вот толстой спины Августины Леонидовны не видно.
Быстрой походкой Болотаев прошел к своему кабинету, и, встав на ступеньку, как обычно, потянулся к ручке и тут заметил накрест опечатанную дверь, сверху коричневая сургучная печать: «Не входить! 1‐й особый отдел».
Тота глянул на своих подчиненных. Никто не поднял головы. Тишина. И он у них ничего не спросил, не сказал ни слова. Также торопливо покинул помещение.
Первым делом он пошёл на четвертый этаж к своему непосредственному шефу, который требовал, чтобы Болотаев в любое время к нему заходил. Однако на сей раз, увидев его, секретарь Егорова, бросилась навстречу, преграждая путь.
– Шеф занят… Вам, Тота Алаевич, надо пройти в отдел кадров.
Отдел кадров был закрыт. Болотаева потянуло в генеральское кафе. Обычно здесь его все приветствовали и приглашали за свой столик… Но на сей раз случилось невероятное – словно появился прокаженный, все, отводя взгляды или даже прикрывая лица салфеткой или платком, выскочили из кафе. Лишь официантка оказала ему внимание, принесла кофе и пирожное…
Через тридцать минут он вновь был в отделе кадров.
– У меня нет никакого приказа, и я не могу вам выдать трудовую книжку.
– Мой кабинет опечатан.
– Я в курсе. И министр в курсе… Зайдите попозже.
Болотаев вышел из здания, походил по городу, заходил в дорогие магазины. Через час вновь был в отделе кадров.
– Вот ваша трудовая. Вы уволены по собственному желанию. Я не видела, но где-то, говорят, есть ваше заявление.
– Спасибо. – Болотаев даже не ознакомился с записью, а спросил о своём: – Последнюю зарплату и выходное пособие когда я получу?
– По этому вопросу обращайтесь к своему земляку. – Она назвала известную чеченскую фамилию.
– А при чём тут он? – крайне удивился Болотаев.
– А вы не в курсе? – в свою очередь удивилась начальница отдела кадров. – Впрочем, мои функции на этом закончились. – Она посмотрела на часы. – Обед.
Болотаев уже выходил, как услышал за спиной:
– А что вы ожидали? Вы ведь не из нашей системы, и очень было странно, как вы сюда попали.
Болотаев обернулся:
– Да, я не из вашей системы.
– Ой, – вдруг спохватилась кадровичка. – Совсем забыла. Ваше удостоверение? При себе? – Она развернула документ. – Вам эта фотка нужна?
– Нет, – ответил Болотаев.
Тогда кадровичка грубо сунула удостоверение в такой же утилизатор бумаги, как в кабинете первого замминистра. И если в кабинете Егорова брошюра «Налоговый кодекс Российской Федерации» ликвидировалась со звуком шинкования капусты, то удостоверение налоговика стало издавать такой душедробильный скрежет, что у Болотаева аж скулы свело.
А начальник отдела кадров влажной салфеткой тщательно вытерла руки и выдала:
– Только зря бланк испортили.
Болотаев оцепенел. А она словно вспомнила:
– Кстати, вы должны быть благодарны. Всего за три месяца работы, и то не полных, вам президент России Борис Николаевич Ельцин почему-то присвоил государственный чин налоговой службы второго ранга. Я эту запись сделала в вашей трудовой. При выходе на пенсию пригодится.
– Да? – Болотаев лишь теперь раскрыл трудовую. – Зачем вы сделали эту запись?
– Так положено.
– М-да. – Артистично щёлкнув каблуками, Болотаев вдруг выправил стать и демонстративно, постранично стал рвать свою трудовую книжку.
– Что вы делаете?
– Зря испортили мой бланк, – весело выдал он.
– Так это бы вам пригодилось при выходе на пенсию.
– В России, при президенте Ельцине, чеченцы до пенсии не доживут. Замочат… Где у вас урна? Простите и прощайте.
По пустынному длинному широкому коридору он двинулся к лестнице и, чувствуя, что кадровичка провожает его взглядом, напевая себе, стал на ходу вытанцовывать лёгкую джигитовку, а у самого угла выдал фирменный пируэт; оказавшись к ней лицом, он вознёс руки и негромко воскликнул:
– Маршал! – после чего вытянув в её сторону указательный палец, тем же голосом произнёс: – Это значит – свобода!!!
– Дикари! – эхом по коридору вслед.
* * *
Есть в жизни моменты, о которых после очень сожалеешь. За которые очень стыдно и не хочется вспоминать. Сожалел ли Тота Болотаев о содеянном в тот последний день? Нет. К тому же все основные события оказались впереди.
…Единственным островком некоего успокоения в этом здании для Болотаева было генеральское кафе. И почему-то напоследок его туда понесло. Кафе битком. Был обед. Тем не менее вновь всех как ветром сдуло. Даже давка образовалась у двери. Только один, совсем молодой паренёк-армянин Карен – его коллега, тоже из очень крутого департамента, алкогольной и табачной продукции, остался на своем месте. Что-то доедая, он исподлобья уставился на Болотаева, словно последний голым зашёл.
– Тота Алаевич, – в это время подбежала официантка, – у нас обедов нет. Всё закончилось.
– Я обедать не хочу… Мне, пожалуйста, кофе, конфетку и сто грамм коньяку.
– Так вы ведь никогда не пили.
– Сейчас хочу. Можно?
– Конечно, можно. Только побыстрее. У вас ведь удостоверения уже нет?
– А вы уже знаете?
– Служба! – развела она руками, быстро принесла заказ. Также быстро Болотаев залпом всё поглотил. Официантка подошла, стала собирать перед ним посуду, а он:
– Можно напоследок повторить?
– Вам, Тота Алаевич, можно… Только жалко, что «напоследок». И, если честно, вы не из этой среды. Видели, как ваши коллеги и братья по разуму отсюда рванули… Как свиньи нажрутся, братаются. О миллионах болтают, а на чай рубль не дадут.
Официантка ушла за прилавок, а Болотаев видит, что к нему, словно по минному полю, осторожно подходит его коллега Карен и шёпотом спрашивает:
– Тота Алаевич, а вы в курсе? – Он руками показывает крест.
