– В курсе, а что?
– Просто у вас лицо, глаза…
– Что лицо, что глаза?
– У вас лицо и глаза всегда были грустными и печальными. А сегодня…
– Что сегодня?
– Вы сегодня просто сияете от счастья.
– Правда? – усмехнулся Болотаев. – Это, видимо, от коньяка.
– Да нет. Это и до коньяка было видно… Вы сегодня резко изменились, помолодели.
Болотаев засмеялся. Хлопнул бывшего коллегу по плечу. Положил на стол деньги.
– Удачи тебе, друг… А официантке скажи спасибо и что я тороплюсь.
Он действительно очень торопился. Торопился покинуть это здание, собирающее с людей дань. А оказавшись на улице – а день был пасмурный, холодный, – он почувствовал такое удовольствие от жизни, что чуть ли не вприпрыжку побежал до ближайшего метро «Охотный Ряд», в вестибюле которого есть авиакасса, где он купит билет домой.
С такой блаженной мыслью он вскоре оказался на Театральной площади, где сердце Москвы и России – Большой театр. Несбывшаяся мечта его жизни! Несбывшаяся мечта его матери! Но это тайны души, а душа ликует! И в этом состоянии он оказался на фасадном парапете Большого театра. Здесь пустынно, и, думая, что за громоздкими колоннами его никто не видит, он и здесь, может, претворяя свою мечту, прошелся в джигитовке от края до парадного входа. Под конец выдав своё коронное па, как бы про себя воскликнув «Маршал» и уже по ступенькам сбегая в сторону сквера с фонтаном, чуть громче крикнул: «Свобода!», был уже у метро, когда ему преградили путь:
– Ваши документы, гражданин! – Трое милиционеров стали вокруг него.
Москва – режимный город, но, имея такое удостоверение в кармане, Тота паспорт с собою не брал. Он назвался и признался, что чеченец.
– А хулиганить зачем?
– Я хулиганил?.. Это танец. Театр. Радость.
– Вы радуетесь террору в Москве?
– Да вы что?!
– Пройдёмте. Для выяснения личности и обстоятельств.
Если не считать потерянного времени, то остальное было более-менее. И как итог:
– Есть за вас кому поручиться?
– В смысле? – поинтересовался Болотаев. – Паспорт привезти?
– Ваш паспорт мы уже изучили… Штуку. Зеленых.
– Тысячу долларов? За что?
– Мордой не вышел… Или…
– Понял. Можно позвонить другу?
Довольно быстро приехал Бердукидзе. Уже была ночь, когда он отвозил Тоту домой.
Ехали молча.
– А Москва сияет, – выдал вдруг Болотаев.
– Да, – подтвердил Бердукидзе и добавил: – Кстати, а ты сам-то от чего сияешь?
– А я сегодня уволился.
– Точнее, тебя уволили, – поправил его друг.
– Да, уволили, и я счастлив.
– Ну и дурак… Впрочем, может, это и к лучшему.
– Мне деньги нужны, – сказал Тота.
– Деньги всем нужны.
– А где босс?
– Босса нет.
– Как нет? – поразился Тота.
Позже, во время следствия, от него требовали рассказать всё, что он знает о Голубеве. Получилось всё наоборот: Болотаев узнал, что его бывший босс – известный в мире олигарх, с юных, комсомольских, времён был стукачом, работал на КГБ, а после – на ФСБ. А когда его миллиарды основательно осели на Западе, вслед за ними и олигарх попросил американского убежища, что было удовлетворено, с трудоустройством в ЦРУ.
По официальной версии, Рудольф Александрович умер от инфаркта в номере отеля Нью-Йорка. А Бердукидзе сказал, что, по словам дочери, перед смертью его пытали, потом придушили. Но служба охраны сверхдорогого отеля, местная полиция и даже нанятый частный детектив и адвокат подтвердили версию – инфаркт.
Эта новость от Бердукидзе очень встревожила Тоту. Наверное, поэтому, когда он в ту ночь, расставшись с товарищем, вошёл в свою квартиру, он тщательно защёлкнул все замки. И тут же вдруг звонок в дверь.
Тота прильнул к дверному глазку. Вроде незнакомый молодой человек – улыбается.
– Тота, это я, Идрис, меня твоя мать прислала, – сказал он по-чеченски.
Тота открыл дверь… Дальше всё было, как в тумане…
…Когда очнулся, услышал несколько мужских голосов. Один явно чеченец с характерным акцентом. Но не он здесь главный, понятно по голосу.
– Ну всё. Всё, что надо выяснили, – это чёткий командный голос. – Всё записано?.. Интересно, как он о Голубеве узнал?
– Да об этом уже все знают, – это чеченец.
– Надо завтра об этом материал в газету дать… Только согласуйте… Ну а вам, Гилани, огромное спасибо… Правда, он нам ничего толком и не сказал.
– Мы ещё с ним поработаем, – это вновь чеченец.
– А куда ещё с ним работать?! Всё выжали. Он просто исполнитель. А куда конкретно двести лимонов уплыло, он не знал и знать не мог.
– Голубев знал, но его нет, – это ещё один голос.
– Вот эта банкирша из Швейцарии. Как её? Амёла?
– На неё надо выйти.
– И что ты ей скажешь? И как ты ей скажешь?
– Через этого.
– Ладно. Закругляемся… Тебе, Гилани, спасибо.
– Да что вы?.. Общее дело делаем. И я рад служить и стараться.
– Похвально, Гилани. Похвально. Я доложу. Хотя вот этот твой кадр – плясун.
– Да при чём тут я?! – оправдывается чеченец. – Я его знать не знаю. Это Голубев его откуда-то откопал.
– Может, это и так. Но за доверенное тебе место. Тем более такое место – надо бы быть поответственнее.
– Больше такого не будет.
– Конечно, не будет. Не допустим.
– А с этим что делать?
– В принципе, с ним всё понятно: козёл отпущения. Но за оскорбление старого чекиста, а тем более лезгинку перед Большим… К тому же всё о свободе грезит… Я думаю лет пятнадцать – двадцать за поддержку терроризма ему светит.
– Но позвольте, – засмеялся чеченец, – какой же из него террорист. Это ведь артист! И всё выдал. Нет там ничего.
– Ха-ха-ха, ты прав, Гилани… И всё же какая же у вас, чеченцев, солидарность! Ты его вроде знать не знаешь, а всё равно выгораживаешь.
– Ничуть. Просто он ведь нам нужен на эту швейцарку влиять.
– Это есть… Ну ладно. Мы пошли. А ты исправляйся…
– Непременно… Я, как велели, смотаюсь в Чечню. А за этим мои пацаны посмотрят.
– За этим, – последовала пауза. – Уже смотрят. А ты занимайся поручением. Честь имею.
Тишина. Болотаев хочет открыть глаза. Не может. Шум. Шаги.
