– Вот-вот.
– Да? Посмотрим… А вы где?
– Я в пути. В город.
– А этот плясун где?
– Э-э… Я его в одно место отвёз, чтобы надежнее было.
– Да? Смотри, он нам нужен… Очень нужен.
– Понял. Есть!
Гудки. Гилани озабочен. Задумчив.
– Скотина, – прошептал он, а потом с возмущением: – Понимаете, «он нужен»! Очень нужен им этот плясун, как он выразился, Тота Болотаев.
Гилани, нервничая, ходил по комнате.
– А знаешь, почему ты нужен? Может, они полюбили тебя? Ха-ха, – злобно засмеялся он. – Сейчас ты всем нужен – плясун.
– Я не плясун, – вполголоса выдал Болотаев.
– Что?! Ха-ха! А знаешь, что тебя вскоре ожидает? А я знаю. Предчувствую… Всё дерьмо на тебя, как пособника боевиков, повесят, все деньги на тебя спишут и лет двадцать – двадцать пять, а может, и пожизненно дадут.
Болотаев грустно свесил голову. А хозяин всё ходит по комнате, переживает:
– Двести миллионов! Двести миллионов, как в песок! Мрази. Они специально Голубева замочили, чтобы концы в воду.
– Гилани, – словно прозрел Болотаев, аж глаза заблестели, – а что ты так мучаешься? Что я знаю – теперь весь мир знает, и понятно, что я ничего не знаю. А вы вот эти укольчики Егорову или бывшему министру сделайте – они ведь всё знают, всё расскажут и не только про твои с Голубевым двести миллионов, но и про весь мир… Ха-ха! Как тебе идея? Что молчишь, Гилани?
– Умолкни! – с презрением.
– А что, разве плохая идея?.. Что, боишься? Видать, Егоров и министр тебе, мелкому стукачу КГБ, не по зубам. Или их ЦРУ и МИ-5 с Моссадом крышуют?
– Ты замолчишь, урод?! – гаркнул хозяин. Тенью навис над Болотаевым и после паузы вдруг спросил: – Слушай, земляк, ты там давеча сказал, что Голубев и Ибмас тебе гарантировали сто тысяч долларов в месяц.
– И это я проболтал?
– И не только это. А это, в смысле двухсот тысяч, отдашь мне. Понял?
Болотаев как бы кивнул, а Гилани продолжил:
– Удивительное дело, за что тебе сто тысяч в месяц? А? – небрежно ткнул Тоту коленом в бок. От этого Болотаев словно проснулся.
Снизу вверх он уставился на хозяина и спросил:
– Дорогой Гилани! Двести тысяч долларов я не видел и вряд ли увижу, и вряд ли они на моём счете есть, и вряд ли у меня счет в Цюрихе есть.
– Есть! – перебил Гилани. – Ты сказал, что эта Ибмас забирала твои паспорта, а потом ты на каких-то бланках расписывался.
– Понятно. Что я ещё болтал?
– Всё, что нам надо.
– А ты мне одну загадочную вещь раскроешь? – Гилани молча смотрел. – Скажи, пожалуйста, это сколько надо стучать, кое-что лизать, чтобы должность в таком министерстве дали плюс двести миллионов бонус получить?!
– Что ты сказал, плясун? Сын артистки!
Последнее током ударило в сознание Болотаева.
– Сам ты козёл и сын козла, – вскочил он.
Они жёстко сцепились, как дикие звери, тяжело дыша друг другу в лицо. И в это время совсем рядом раздалась автоматная очередь.
– Всем лежать! Вашу мать! – крик во дворе, разбиваются стёкла.
– Все на пол! Лежать! – Автоматчики в черных масках вломились в дом.
– Лежать! Руки за голову!
Болотаева повалили, вывернули за спину руки. Перед его глазами огромный вонючий сапог, и он слышит голос Гилани:
– Что вы делаете?! Достаньте удостоверение из моего внутреннего кармана.
– Молчать! Включай камеру!.. Захвачена группа бандитов, финансирующая чеченских террористов, взрывающих в России дома.
* * *
– Don’t cry for me Argentina!
…В последние дни Тота Болотаев эту знаменитую композицию слышал не в первый раз.
– Её кто-то заказал? – спросил он у стюардессы.
– Что вы имеете в виду?
– Эту мелодию.
– А… Нет. Она в репертуаре… Может, убрать?
– Нет-нет.
– Может, шампанское, кофе, виски?
– Нет. Спасибо.
– Полет до Москвы пять часов. Что вам на обед приготовить?
– Ничего… Мне холодно. Можно одеяло?
Самолёт резко стал набирать высоту.
– Don’t cry for me Argentina! – лилась трогательная, нежная мелодия вокруг него. А он, хотя в салоне один, с головой закутавшись в одеяло, оставшись как бы сам с собой, как в одиночной камере, впервые, как эту новость услышал, стал безудержно плакать…
Как он мечтал! Как он верил и этим жил, что Всевышний услышит молитвы его мамы и его вот-вот освободят. И он побежит, полетит, помчится к своей маме. И его очень беспокоило то, чтобы мама не увидела его худым, изможденным, слабым. И он всегда много-много раз представлял, что обязательно, чтобы мама не заметила его страдания, он, увидев её, как умелый артист, просияет лицом и обязательно выдаст свой фирменный пируэт из финала танца «Маршал», который его мать очень любила. И тем самым он докажет своей дорогой маме, что её сын ещё есть. Он рядом! Он её защитит… Не защитил.
Совсем рядом. Рядом с домом и её театром, на пересечении улиц Мира и Красных Фронтовиков, здание Главпочты, там переговорный пункт, куда мать Тоты пошла позвонить Даде в Енисейск. Новости были хорошие. Скоро, совсем скоро Тоту должны освободить.
Радостная Мариам Болотаева поторопилась к внукам домой, и тут в 14 часов 25 минут 21 октября 2000 года ракета «земля – земля» поразила цель. Как потом сообщат в сводках новостей, ещё одна банда боевиков-террористов ликвидирована.
Буквально двести метров разделяло Главпочту и театр. Прямо на перекрёсток улиц Мира и Красных Фронтовиков попала ракета, и, видимо, мать Тоты перекрёсток прошла – её сумочку и фрагменты швырнуло волной к родному театру.
Здесь же, напротив театра, через дорогу был сквер Полежаева. Там, рядом с развалинами гостиницы «Нефтяник», какие-то люди в тот же вечер наспех захоронили останки…
…Однако, следуя записям Тоты Болотаева, мы забежали несколько вперёд. А в тот памятный для Тоты день, то есть 21 октября 2000 года, с утра у него случился конфуз.
Надо было сделать выбор.
Как профессиональный финансист, Тота понимает, что наилучшая ситуация в экономике, да и в жизни, когда у человека есть выбор. Да тут такая очень деликатная ситуация, а его торопят, и надзиратель в окошко кричит:
– Так, Болотаев, ты ещё долго будешь выбирать?
А как ему выбрать?
Он так мечтал их обеих увидеть. А они, Дада и Амёла, одновременно оказались здесь в Енисейске. Более того, в одной гостинице поселились, а другой нет, и вот, вопреки всему, вдруг начальник зоны дал добро на свидание – 30 минут 22 декабря в 10.00. С кем? Заявку подали Болотаева Дада и гражданка Швейцарии Амёла Ибмас.
