Они некоторое время сидели молча, прокручивая в голове версии.
– Что рассказала его жена?
– Ничего. Говорит, была уверена, что ее супруг продает страховки от пожара, – ответил Вианелло, стараясь не улыбнуться.
– Страховки от пожара? – переспросил Брунетти. – А как она объясняет наличие в доме всех этих вещей?
– Никак. Говорит, у ее мужа всегда был хороший вкус.
– Кто заявил о домашнем насилии?
– Соседи по лестничной клетке, – сказал Вианелло.
– А что говорит хозяин квартиры? Обо всех этих ценностях? – поинтересовался Брунетти.
Все так же бесстрастно инспектор ответил:
– Что часть этих предметов была в портфельчике, который он подобрал в поезде.
– И не сообщил о находке?
– Говорит, что не знает закона, который предписывал бы об этом сообщать.
Брунетти проигнорировал эту реплику, спросив:
– Он привлекался ранее?
– Да, семь арестов, и все – за квартирные кражи со взломом. В общей сложности он провел за решеткой шесть лет.
– У него спрашивали о фотокопиях?
– Да. Сказал, что решил не выбрасывать их, ведь если найдется хозяин портфеля, он наверняка захочет получить назад всё, даже ксерокопии.
Что на это ответить, Брунетти придумал не сразу, зато уложился в емкое:
– Ясно. – И тут же уточнил, постукивая пальцем по изображению девушки с разновеликими глазами: – А об этом ты еще будешь с ним разговаривать?
– Да, завтра. Пасторе обещал дать мне полчаса на беседу с глазу на глаз, пока у них будет кофе-брейк.
– Долго же они пьют кофе, – заметил Брунетти.
– Вот и я говорю, – сказал Вианелло. – Но это даже хорошо. Может, сумею уболтать его на сделку. Он рассказывает, откуда у него фотокопии, а я говорю своим друзьям, что он оказал содействие полиции.
Брунетти по очереди изучил фотокопии картин. Дама под красным зонтиком была в простой черной раме, без финтифлюшек. Женщина, вытирающая ноги, – в раме золоченой, украшенной тонкой резьбой в виде розеток. Судя по фотографии, последнее полотно, – девушка со странными глазами, – вообще обрамления не имело. Комиссар вернулся к портрету обнаженной женщины и заметил, что по правому краю, вдоль рамы с розетками, тянется тонкая черная вертикальная черта, причем она выходит за пределы картины вверх и вниз. У девушки со странными глазами такая же черная черта тянулась вдоль левого края, и тоже на небольшом расстоянии от него. Что касается третьей картины, черные полоски ограничивали ее сверху и снизу.
Брунетти долго рассматривал фотокопии. Потом выбрал даму под зонтом и завернул края фотокопии вертикально, чтобы они совпали с черными полосками. С двумя остальными он поступил похожим образом, только загибы получились по краям, на одной – слева, а на другой – справа.
Когда он свел три фотокопии вместе, в горизонтальный ряд, вышел своеобразный триптих из женских портретов; черная рама центральной картины оказалась равноудаленной от двух других портретов и несколько длиннее.
Брунетти посмотрел на инспектора.
– Так они висели в апартаментах Бордони?
Вианелло с улыбкой кивнул.
– Ты очень умен, Гвидо. У меня на это ушло гораздо больше времени, и пришлось звонить Боккезе, чтобы он посмотрел на фотографию с картинами на стене, которую в свое время предоставил дотторе Бордони.
– Выходит, фотография-исходник для копий была сделана в доме Бордони? Перед кражей?
– Возможно.
Брунетти еще раз исследовал три фотокопии. В доме с такой коллекцией живописи, как у Бордони, вору было бы гораздо проще орудовать, имея дорожную карту с понятной разметкой.
– Это предмет торга? – спросил комиссар.
– Все, как я тебе сказал, Гвидо: он называет человека, который сделал снимок, а я в обмен на это шепну за него словечко своим друзьям.
– А согласятся ли на это твои друзья? – последовал вопрос.
Вианелло так удивился, что даже выпрямился на стуле.
– Уже согласились! Осталось поговорить с судьей и объяснить ему, что это очень ценный свидетель.
Брунетти улыбнулся и сказал:
– Странно… Почему бы не сказать судье, что твой кадр действительно нашел этот портфель в поезде. Ты мог бы попросить их об этом.
– Я об этом думал, – с искренним сожалением отозвался Вианелло. – Но у парня такой послужной список, что мои друзья умыли руки.
15
Брунетти глянул на наручные часы и спросил у Вианелло:
– У тебя есть срочные дела?
– Нет.
– Хорошо! Может, прогуляешься со мной к школе Альбертини?
Инспектор встал.
– Хочу посмотреть, что происходит после уроков, когда дети выходят из школы, – сказал Брунетти. – Кьяра заканчивает в пять. Может, и они тоже?
– Договорились! Только схожу за пальто. Встретимся в холле, – сказал Вианелло, направляясь к двери.
Минут через пять они вышли из квестуры и, немного не доходя до больницы, автоматически повернули к школе – на улицу Барбариа-делле-Толе. Брунетти почему-то вспомнилось, как он еще школьником играл в футбол (плохо) на кампо, но своих товарищей по команде припомнить не смог.
Они с Вианелло перешли через мост возле палаццо Капелло, а еще через некоторое время свернули к школе.
– Что мы ищем? – поинтересовался инспектор. – Я не очень представляю, как выглядит современный наркодилер.
Брунетти пожал плечами.
– Я тоже. Форнари не напоминал о себе с тех пор, как полтора года назад вышел на свободу, и все-таки именно он заправляет продажами в Альбертини. – Комиссар замедлил шаг и посмотрел на друга. – Что это может значить?
По правую сторону от них тянулись магазины, и Вианелло вдруг замер, засмотревшись на приземистую коричневую вазу в витрине.
– Чем старше я становлюсь, тем больше мне нравятся вещи в японском стиле, – сказал он, немало удивив Брунетти.
– Почему?
Вианелло задумчиво теребил нижнюю губу.
– Они такие незамысловатые, такие простые.
– С точки зрения японца – вряд ли, – заметил Гвидо.
– А для венецианского полицейского – вполне, – сказал Вианелло. – Посмотри на это! – продолжал он, указывая на вазу. – Кажется, что она сияет, так ведь? Светится изнутри.
Брунетти не ответил. Вианелло сунул руки в карманы брюк, отвернулся от витрины и зашагал дальше.
– Форнари мог организовать такой себе франчайзинг, перепоручив работу кому-нибудь другому, – продолжил Вианелло, как если бы никакого любования вазой и не было. – Ему надоело болтаться по тюрьмам.
