Брунетти не сразу нашелся что сказать. И, игнорируя ее последнюю реплику, произнес:
– Этот человек не мог напасть на вашего мужа. Я в этом уверен.
– И?..
– Значит, это сделал кто-то другой.
Профессоресса Кросера отвернулась от Гвидо и задала вопрос его коллеге:
– Вас удивляет моя резкость в адрес этого человека?
Брунетти понял: ей хочется узнать, как бы на это отреагировала другая женщина.
– Совершенно нет, – ответила Гриффони.
– Даже если я желаю ему смерти?
– Если он действительно продавал вашему сыну наркотики, это абсолютно естественная реакция.
Голос Гриффони был исполнен олимпийского спокойствия.
– На моем месте вы чувствовали бы то же самое?
Клаудиа сцепила руки на коленях, посмотрела на них и сказала:
– У меня нет детей, поэтому чувствовать, как вы, я не могу. – И, опередив следующую реплику собеседницы, продолжила, не поднимая глаз: – Хотя, думаю, желала бы того же.
Клаудиа подняла голову и посмотрела на профессорессу. Лицо женщины-полицейского оставалось непроницаемо спокойным.
Синьора Кросера молча кивнула.
Брунетти понял, что разумнее всего притвориться, будто ничего особенного не произошло. С той самой секунды, как он попросил профессорессу рассказать о муже, разговор идет будто по накатанной. Предположение о том, что злодей, напавший на Туллио Гаспарини на мосту, – Форнари, не подтвердилось, а других зацепок у полиции не было.
– Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, не говорил и не делал ли ваш муж чего-то необычного последние пару недель или месяцев, не упоминал ли о чем-то, что показалось вам странным.
– Даже если это был комментарий по поводу газетной статьи, – подхватила Гриффони. – Что-то, что его рассердило или взволновало.
Профессоресса Кросера зажмурилась, правой рукой потерла лоб, словно пытаясь разгладить его от бровей вверх, к линии волос.
– Туллио спокойный человек, его трудно вывести из себя. Он терпелив, не кричит на детей. И очень много работает.
– Что вы с ним обычно обсуждаете, когда остаетесь вдвоем? – рискнула спросить Гриффони.
Профессоресса ненадолго задумалась, как если бы мужчина, лежащий сейчас на больничной кровати, вдруг заслонил образ того, другого, за кого она вышла замуж.
– О работе, его и моей. О детях. О фильмах, которые мы смотрели. О родственниках. Куда мы поедем в отпуск. – Она произносила слова все медленнее, пока не умолкла совсем. Потом неуверенно взмахнула правой рукой. – Те же разговоры, что и у всех.
Брунетти зашел с другой стороны:
– Он упоминал о неприятностях на работе?
Профессоресса метнула в него быстрый, почти испуганный взгляд. Гвидо истолковал его по-своему: прежде она даже не задумывалась о том, что ее мужу может грозить опасность.
Если поразмыслить, это действительно казалось невозможным. Гаспарини работал в Вероне. Ну, скажите на милость, какова вероятность того, что завистливый коллега или взбешенный клиент явится в Венецию и будет слоняться по городу, пока – вот совпадение! – не встретит свою ничего не подозревающую жертву на мосту?
– Или о ком-то, с кем у него возникли неприятности тут, в Венеции? – добавила Клаудиа.
Профессоресса Кросера, понурившая голову после вопроса о том, не было ли у синьора Гаспарини профессиональных проблем, встретилась с Гриффони глазами.
– Нет, ничего такого. Вернее, ничего такого я не знаю.
Брунетти воспользовался возможностью, чтобы сказать:
– Вчера я спрашивал у вас позволения взглянуть на его вещи. – Он дождался утвердительного кивка. – Вы разрешите нам это сделать?
Профессоресса недовольно нахмурилась, но прежде чем она успела открыть рот, Брунетти вспомнил, каким тоном она произнесла то единственное «Хорошо!», и добавил:
– Возможно, это поможет нам найти человека, напавшего на вашего мужа.
– Вы правда так думаете?
– Я не знаю, что может оказаться полезным, а что – нет, синьора, – сказал Брунетти, удивляясь собственной откровенности. – Поэтому и взял с собой комиссарио Гриффони. Возможно, она заметит что-то, что ускользнуло от меня.
Профессоресса Кросера снова провела пальцами по лбу, все теми же разглаживающими движениями.
– Что ж, идите! Вторая дверь налево.
В комнате был порядок: кровать застелена, одежда аккуратно сложена. Брунетти прошел к двери, предположительно в ванную, и приоткрыл ее. В ванной – тоже порядок, не считая полочки с косметикой и лосьонами над умывальником.
Платяной шкаф – современный, белый, огромный, стоял у дальней стены, по центру. Брунетти открыл обе дверцы; одна из них жутко заскрипела. Теперь шаг назад, чтобы рассмотреть получше… На правой половине – ряд мужских туфель. Над ними – пиджаки на вешалках, из-под которых виднелись брюки из той же ткани. Рядом – еще несколько пиджаков и не менее двадцати рубашек, все до единой белые.
Слева – платья, юбки, брюки-слаксы, блузки и два вечерних наряда; все вперемежку, без намека на систематизацию. Внизу – не меньше дюжины пар туфлей, и только малая толика из них стояли рядом друг с другом. Гриффони отошла немного и замерла, скрестив на груди руки, словно желая составить представление о людях, деливших это пространство, по тому, в каком состоянии они содержали свою часть шкафа. На каждой половине, сбоку от штанг-вешалок с одеждой, было по три полки; под ними – по три выдвижных ящика.
На верхней полочке справа – мужские шапки и перчатки, под ними – толстые свитера, еще ниже – легкие свитера и свитшоты; на женской половине, на тех же полках – то же самое, только вещей заметно меньше.
– Аккуратный мужчина, не находишь? – спросила Гриффони, кивая на стопки сложенной одежды.
– Создается такое впечатление, – ответил Брунетти, думая о том, что и работа у него, скорее всего, рутинная и скучная. – Что скажешь о жене?
Вместо ответа Клаудиа подошла к левому ряду одежды и пощупала ткань сначала на вечернем платье, потом на двух других.
– Знает, что ей идет.
– Не понял, – признался Брунетти.
Гриффони просунула сложенные лодочкой ладони между двумя платьями и раздвинула их в стороны.
– Смотри! Эти платья подходят ей идеально: крой, ткань, и наверняка прекрасно на ней сидят. – Клаудиа убрала руки, и платья снова соприкоснулись, как будто лаская друг друга. – Эта женщина знает, что ей к лицу.
– А как насчет обуви? – Брунетти указал на туфли, лежащие разрозненно, в каком-то пьяном беспорядке.
– В каждой – деревянная колодка для сохранения формы, Гвидо. Неужели ты не заметил?
Действительно не заметил – слишком увлекся подсчетом пар, в которых обе туфли стояли вместе.
