Брунетти встал с софы; женщины последовали его примеру. Профессоресса проводила полицейских к двери. На пороге они остановились. Только теперь Брунетти понял: он не спросил, как чувствует себя синьор Гаспарини, но не успела у него окончательно сформироваться эта мысль, как Гриффони произнесла:
– Желаю вам быть мужественной в это трудное время, синьора.
С этими словами Клаудиа повернулась и вышла. Гвидо молча последовал за коллегой.
20
Спускаясь по ступенькам, Брунетти прокручивал в уме прощальную реплику Гриффони. Только южанин или южанка может уместить в стандартном пожелании такое глубокое чувство. А изящество формулировки? Слова Клаудиа были адресованы женщине, у которой случилось горе и которую нужно поддержать, а не несчастной жертве, – в данном случае мужу профессорессы, – который, конечно, нуждался в помощи, пусть даже в добром слове, но не услышит его или не поймет и не получит от этого никакой пользы… Старая как мир дилемма: Гвидо так и не научился доверять южанам, но и не восхищаться их прирожденным величием духа было невозможно.
На улице он ненадолго задумался – состояние, которое тут же считывается любым венецианцем и определяется как «сверка со встроенным GPS-навигатором, имплантированным при рождении». Нечто похожее происходит со стрелкой компаса, пока она не укажет точно на север.
Выбрав маршрут, Брунетти зашагал к кампо Санта-Маргерита, предоставив коллеге подстраиваться под его темп. Они пересекли площадь, спустились к церкви Санта-Мария-деи-Кармини – и вот он, мост! Внимание обоих привлекло здание, в котором два центральных окна на третьем этаже были заложены кирпичом.
– Зачем они это сделали? – спросила Гриффони.
– Думаю, ошибки проектирования. Палаццо стоит у самого канала, приходится выкручиваться.
– Тебя послушать – это обычное дело, – сказала Клаудиа с улыбкой.
– Так и есть.
– Но зачем закладывать окна кирпичом?
– Наверное, строители слишком поздно поняли, что оконные проемы ослабляют конструкцию.
Гриффони согласно хмыкнула и стала подниматься на мост.
Дом им искать не пришлось, как и звонок с пометкой «Гаспарини». Гриффони подождала, пока Брунетти ее догонит, и, когда он встал рядом, позвонила.
Вскоре из динамика послышался женский голос: Chi è?
[55]
Брунетти тронул коллегу за плечо и, поймав ее взгляд, указал на нее: женский голос в данном случае будет воспринят благосклоннее, нежели мужской.
– Профессоресса Элиза попросила нас зайти к синьоре Гаспарини. – Гриффони постаралась придать своему голосу теплоту и дружелюбие.
– Жена синьора Туллио?
– Да.
– Вы из больницы?
– Нет, – ответила Гриффони. – Профессоресса попросила нас навестить тетушку синьора Туллио.
– С ним все в порядке? – спросили из динамика.
Клаудиа посмотрела на Брунетти. Тот кивнул.
– Да, – сказала Клаудиа и добавила: – Благодарение Господу!
– Ах, синьора! – отозвалась женщина. – Я ежедневно молюсь о нем!
– Можно нам ненадолго зайти и поговорить с синьорой? – спросила Гриффони.
– Конечно, раз вас прислала профессоресса Элиза.
Секунда, и после короткого звукового сигнала дверь открылась. Полицейские оказались в атриуме – огромном, с высокими потолками и традиционным, мощеным «шахматным» полом в красно-белую клетку. За большими стеклянными дверями виднелся сад, протянувшийся к дальней, высокой кирпичной стене на ширину стандартного городского квартала. Фруктовые деревца, казалось, дремали во влажной прохладе, дожидаясь весны. Двухмаршевая лестница, ведущая на второй этаж, была широкой, с низкими ступеньками, истертыми по центру за много веков эксплуатации. На первой лестничной площадке, друг напротив друга, – двери двух квартир. Так же – на каждом последующем этаже, за исключением верхнего, где дверь была всего одна. Когда полицейские поднялись на пятый этаж, Гриффони посмотрела на нее и спросила:
– Выходит, весь этаж принадлежит синьоре Гаспарини?
– Наверное, – ответил Брунетти, прикидывая в уме площадь квартиры, и позвонил.
Дверь открыла женщина тридцати с лишним лет, белокурая, со светло-голубыми глазами. И отступила, давая визитерам пройти. На ней был белый синтетический свитер и темная юбка длиной до середины икр. Расчесанные на прямой пробор, удивительно гладкие волосы спадали на плечи. У женщины были мягкие восточнославянские черты лица и бледная кожа. Блондинка тревожно улыбалась посетителям.
Брунетти попросил позволения войти и посторонился, пропуская Гриффони вперед.
Прихожая была поразительно длинной, с невысоким потолком, который казался еще ниже из-за темных поперечных балок. Окон было несколько, с видом на сад, но даже это не оживляло помещения; темный пол, казалось, поглощал свет.
– Синьора у себя в комнате, – сказала женщина, ведя полицейских дальше по коридору.
Они прошли мимо двух висевших друг напротив друга гобеленов. На одном Брунетти разглядел темных оленей, которых пронзали копьями охотники с выцветшими лицами, на втором – охоту на диких кабанов. Тут невольно порадуешься скудному освещению… Дальше – портреты: господа на одной стене, дамы – на другой, и все пристально изучают представителей противоположного пола. Реставрация бы им не помешала, как и… чуточку жизнерадостности.
Блондинка остановилась перед первой дверью справа и сказала:
– Синьора здесь. Вы же не будете ее расстраивать, правда? – И более доверительным тоном, словно моля о понимании, сообщила: – Она уже не так здорова, как раньше.
«Это действительно ее огорчает», – отметил Брунетти.
– Конечно, нет, синьорина.
Женщина попыталась улыбнуться и выразила признательность книксеном, куда более глубоким и церемонным, чем того требовала ситуация. После чего открыла дверь и вошла в помещение, освещенное не лучше, чем коридор.
– Синьора! К вам друзья господина Туллио! – наигранно бодрым тоном объявила блондинка.
Она переступила порог и, обернувшись, жестом пригласила гостей войти. Как только они это сделали, синьорина Беата еще раз почтительно присела и удалилась, закрыв за собой дверь.
Миниатюрная дама с огненно-рыжими кудрями, уложенными в прическу, которая выглядела бы уместнее на голове куда более молодой модницы, сидела в низком кресле у окна. Ноги ее покоились на парчовом пуфике. Дневной свет (та малость, какая проникала в комнату) падал на нее справа. На даме был синий, затканный красными драконами шелковый жакет и юбка в серо-зеленую полоску из какой-то блестящей ткани, возможно атласа, длиной до лодыжек. На ногах – домашние шлепанцы на высоком каблуке, такие Брунетти доводилось видеть только в опере и на портретах работы Лонги
[56]; спереди по краю они даже были отделаны рюшами. В подобном наряде можно было с равным успехом принимать гостей во время званого ужина и участвовать в рождественской пантомиме.
