Неожиданно синьора Гаспарини встрепенулась.
– Вы ведь венецианка?
Вопрос был задан словно бы между прочим, для информации.
– Нет, синьора, но теперь я живу в этом городе, – сказала Гриффони, выразительно глядя на коллегу.
– Это хорошо, – отозвалась старуха, потирая руки движением, которое было знакомо Брунетти по произведениям Бальзака.
Он глянул на Гриффони, как будто говоря, что его роль лидера на сегодня сыграна и пора передать бразды правления человеку, который разберется в деталях.
– Клаудиа, я, пожалуй, ненадолго оставлю вас с синьорой Гаспарини. Спрошу у badante, не нужна ли ей помощь.
Энергично, как и подобает сильному мужчине, Гвидо встал и прошел к двери. Он проследовал в самый конец коридора и уже оттуда позвал:
– Синьорина! Синьорина Беата!
Комиссар шагнул было к последней двери, но потом еще больше повысил голос:
– Синьорина Беата! Вы тут?
Дверь открылась, и молодая женщина вышла в коридор, держа в руках кухонное полотенце.
– Чем могу быть вам полезна, синьоре? – спросила она.
Про себя Брунетти отметил, что ее итальянский прекрасен и только по произношению отдельных гласных можно было догадаться, что это продукт импорта, а не воспитания.
– Синьор Туллио, по словам его жены, в последнее время стал замечать в тетушке некоторые перемены. Я говорю о последних нескольких месяцах…
Брунетти постарался вложить в свой голос как можно больше сочувствия. Он дождался ответа – короткого кивка, который мог как означать согласие, так и просто подтверждать, что сиделка поняла вопрос.
Молчание Беаты вынуждало комиссара к большей прямоте.
– Вы тоже отметили в ней перемены, синьорина?
Она снова вытерла руки полотенцем, хотя к этому моменту они уже наверняка были сухие.
– У синьоры уже не такая хорошая память, как раньше, – проговорила молодая женщина и глянула на Брунетти, чтобы убедиться, что он ее понял. Комиссар кивнул, и она продолжила: – Это случилось не тогда, когда начались эти подергивания. – Беата махнула полотенцем, словно отгоняя это предположение. – Синьора не забывала пить таблетки, и голова у нее тряслась не так сильно.
Брунетти еще раз кивнул.
– А потом у нее появились проблемы со сном. Иногда утром я находила ее спящей на софе перед включенным телевизором и она не помнила, как там оказалась.
Молодую женщину, кажется, это волновало больше, нежели «эти подергивания».
– Потом это прекратилось и синьора стала дольше спать по утрам. Но однажды я не смогла ее разбудить и позвонила по номеру сто восемнадцать. – Сиделка сложила полотенце вчетверо, встряхнула им, а затем сложила заново.
– Когда это произошло, синьорина? – спросил Брунетти, желая получить подтверждение словам профессорессы Кросеры.
– В середине октября, – сказала молодая женщина. – Я запомнила это, потому что синьору выписали из больницы в последний день октября, а она пробыла там две недели. – Беата ненадолго закрыла глаза, возможно, вспоминая тот день, и добавила: – Ей не становится лучше, и, скорее всего, я не смогу поехать домой на Рождество.
– Когда вы заметили в ней перемены?
– Я долго не обращала на них внимания, такими незначительными они были. Но когда синьора вернулась из больницы, они стали заметнее. Раньше мы с ней каждый день отправлялись в город – погулять и сделать покупки. Ходили в супермаркет возле Санта-Маргерита и вместе решали, что купить к ужину, а еще пили кофе с булочками или пирожными. – Беата смерила Брунетти долгим взглядом – стоит ли ему об этом рассказывать? И наверное, решила, что стоит, потому что продолжила: – Как будто мы с ней приятельницы. Сегодня платила она, а завтра позволяла рассчитаться мне. И все это время, за кофе и сладостями, мы были с ней словно настоящие подруги.
Комиссар торопливо прикидывал в уме: пятнадцать дней в месяц, каждый раз по пять или шесть евро, итого – семьдесят пять евро. Хм, к венецианской алчности, так точно подмеченной его матушкой, стоило бы добавить хитрость…
– Потом, в конце месяца, синьора отдавала мне все назад, советовала купить себе сапожки или послать деньги матери.
Беата улыбнулась этим воспоминаниям. А Брунетти, переварив услышанное, спросил:
– Куда еще вы ходили вместе?
– Иногда на рынок Риальто. Или просто разглядывали витрины и обсуждали выставленные в них товары. Или я сопровождала синьору к ее лечащему врачу, а однажды – на прием к окулисту.
– Когда начались эти перемены, вы всполошились? – спросил Брунетти.
Раздумывая над ответом, молодая женщина теребила полотенце.
– Нет, пожалуй, ведь это происходило так медленно! Время от времени, и то одно, то другое…
– Синьорина, не могли бы вы привести пример?
– Синьора перестала брать меня с собой в кабинет к доктору, как раньше, и в аптеку стала ходить без меня, хотя она находится в Каннареджо. Хозяйка просит выйти из комнаты, когда собирается позвонить по телефону, не позволяет следить за тем, принимает ли она вовремя лекарства. – Сиделка помолчала, давая Брунетти возможность сделать комментарий, однако его не последовало. – Думаю, ей неловко, потому что подергивания становятся все сильнее, и иногда она путает события.
Беата метнула в комиссара быстрый взгляд и передернула плечами, словно стряхивая заботы.
– Мы с ней и теперь ходим пить кофе, но не так, как раньше. Синьора всегда платит сама. Я предлагаю, настаиваю, но она отказывается, и удовольствие уже не то, ведь мы будто бы уже и не подруги. Она всегда padrona
[57], и это неприятно, ведь раньше мы с ней болтали по-приятельски… – Фраза повисла в воздухе, и через некоторое время, даже не пытаясь скрыть грусть, Беата сказала: – Наверное, она забыла, что мы с ней успели подружиться.
Брунетти испугался, что она сейчас заплачет, поэтому резко спросил:
– Вам известно что-нибудь о купонах?
– О каких купонах? – переспросила молодая женщина.
– Из аптеки. На покупку косметики.
Ее удивление было очевидно. Беата посмотрела мимо комиссара, словно там, в коридоре, можно было разглядеть в увеличительное стекло события прошлого.
– Так вот это откуда, – проговорила она.
– Купоны? – уточнил Брунетти.
– Нет. То, что она мне подарила. Летом, вскоре после моего дня рождения, синьора принесла домой пакет с помадами, кремами для лица и маслом для ванны и подарила все это мне.
На ее лицо вернулась улыбка.
– Несмотря на то что она уже сделала мне подарок – золотую цепочку с крестиком. Следующим летом я отдам ее своей матери, когда, как обычно, поеду домой.
