– Вы выросли в Кастелло? – спросила женщина, и комиссар спохватился – ведь разговор велся не на венециано. Видя его удивление, она сказала: – Ваш акцент, комиссарио.
– Да, в детстве я там жил, – сказал Брунетти. – Сам я своего акцента уже не слышу, но, конечно, он никуда не делся.
– Что-то всегда остается. – И, как будто он попросил объяснений, дотторесса Руберти добавила: – Мой отец работал преподавателем сценической речи в театре Гольдони и научил нас вслушиваться в слова.
Она немного помолчала, глядя в окно.
– Раньше я об этом не задумывалась, но, наверное, отчасти и поэтому знаю, когда люди говорят правду. Это ясно по голосу.
В силу профессии Брунетти узнал это довольно рано, но промолчал.
– Речь шла о докторе Донато, дотторесса, – напомнил он.
– Да, конечно. Простите! Видимо, я просто тяну время. – Женщина села ровнее. – Вы венецианец, поэтому знаете, как мал наш город.
Брунетти кивнул.
– А значит, все, что я говорю, легко проверить. Мало что можно утаить в маленьком городке. – И после продолжительной паузы она произнесла: – Несколько лет я была замужем, потом развелась. У меня сын с ментальной и физической инвалидностью. Я – врач, поэтому знаю, как тяжелы эти повреждения и какое существование его ждет. Но я также имею представление о его… социальных перспективах.
– Мне очень жаль это слышать, синьора, – сказал Брунетти.
Дотторесса Руберти снова улыбнулась.
– Спасибо, комиссарио. – Она всмотрелась в его лицо. – То, что я говорю вам это… Я не пытаюсь вызвать жалость. Вам просто следует это знать.
Брунетти снова кивнул.
– Мой сын Теодоро в частной лечебнице, и как врачу мне известно, в каких условиях некоторые мои пациенты, нынешние и бывшие, содержатся в государственных учреждениях такого типа. – Это было произнесено с явным раздражением. – Я семейный доктор, комиссарио. У меня больше пациентов, чем я могу принять при обычном расписании, поэтому я беру дополнительные часы – чтобы больше заработать. Но и этого зачастую не хватает, чтобы оплатить содержание Тео в лечебнице.
Увидев, что Брунетти что-то хочет сказать, она вскинула руку.
– Опережая ваш вопрос, скажу: нет, я ничего не получаю от бывшего мужа. О себе я не забочусь, только о Тео. Мой муж тоже доктор, он снова женился и сейчас работает в Дубае. Есть решение суда – он должен оплачивать половину стоимости лечебницы, – но он этого не делает. И пока он в Дубае, заставить его платить невозможно.
Для Брунетти Дубай был чем-то новеньким, но он знал массу таких случаев.
– Как я уже сказала, Венеция – город маленький, и во врачебной среде мою историю наверняка знают многие. Включая и доктора Донато. Два года назад, – а я уже пропустила несколько платежей за лечебницу Тео, – он пришел ко мне и предложил назначать пациентам один препарат с тем, чтобы он продавал им другой. Я отказалась и попросила его уйти. Думаю, я даже задрала нос и сказала, что поклялась не вредить пациентам, но Донато настаивал, что его замысел никому не причинит вреда.
Брунетти по опыту знал, что большинство людей, разговаривая с ним и зная, что он полицейский, так или иначе демонстрируют нервозность: ерзают на стуле, теребят волосы, прикасаются к лицу, сжимают руки. Дотторесса же Руберти смотрела ему в глаза и не шевелилась.
– И что же провизор вам предложил? – спросил комиссар.
– Сказал, что, если я буду выписывать самые дорогие препараты, он, в свою очередь, будет выбирать лучшие из дженериков и обещает, что мои пациенты получат именно их. Упакованы они будут, как более дорогостоящие препараты, и выглядеть будут в точности так же.
– Но как это возможно? – спросил Брунетти, хотя у него уже были подозрения на этот счет.
– Доктор Донато не захотел посвящать меня в подробности. Сказал только, что наладил связи с дилерами нескольких фармацевтических компаний и обещает, что эти лекарства будут качественными. – Дотторесса Руберти дала Брунетти время обдумать услышанное, затем сказала: – И когда я снова отказалась, он заверил меня, ничего прямо не утверждая, что коробочки будут от той же компании, что производит дорогие лекарства, с настоящими штрихкодами.
Брунетти кивнул: проверенная схема.
– И что он предложил вам взамен?
– Тридцать процентов от разницы между ценой, которую он в действительности платит за дженерик, и стоимостью более дорогого препарата, которую ему возмещает государство. Я настояла на том, чтобы пациент получал препарат, идентичный тому, который я выписала.
– А риск? – спросил Брунетти.
– Никакого. Пациент должен был получить лекарство в такой же коробочке и с тем же эффектом, что я указала в рецепте.
– И?
– Я попросила день на раздумья, пришла домой и превратилась, хотя я тогда еще не была с ним знакома, в Туллио Гаспарини.
– В смысле?
– В том смысле, что я целую ночь смотрела на цифры: сколько нужно заплатить за пять лет пребывания Тео в лечебнице? А за десять лет? И сколько я буду зарабатывать своей практикой, и хватит ли у меня денег. – Женщина посмотрела на Брунетти, глаза в глаза. – И цифры сказали мне: не хватит. Это значило, что Тео рано или поздно окажется в государственном учреждении.
И снова этот взгляд… Дотторесса Руберти не стала спрашивать, есть ли у него дети. Говорить, что, будучи матерью, она не могла сделать то-то и то-то. Просить войти в ее положение.
– На следующий день я заехала к доктору Донато в аптеку и сказала, что согласна, и он дал мне список препаратов, которые следовало прописывать при определенных болезнях. А еще сказал, что мне самой придется убеждать пациентов ходить к нему за лекарствами.
– На самую окраину Каннареджо, – произнес Брунетти.
Дотторесса подтвердила это взглядом и кивком: значит, полиции известно, где находится аптека доктора Донато.
– Именно так. На самую окраину Каннареджо.
– И когда он пришел к вам с новыми требованиями? – спросил Брунетти.
Она удивилась.
– Вы это знаете?
– Знаю типаж, – позволил себе заметить Брунетти.
– Да, именно так это и бывает, – ответила дотторесса Руберти и, помолчав немного, продолжила: – Через несколько месяцев доктор Донато попросил выписать рецепты на дорогостоящие препараты и просто отдать их ему, а не людям, которым эти рецепты предназначались. Думаю, он заранее прикинул, кто из моих пациентов с меньшей вероятностью заметит и запомнит, что ему прописано. А может, разузнал, кто из них живет один. Все, что от меня требовалось, – это написать рецепт, а доктор Донато их «обрабатывал»: без труда пропускал через систему и получал возмещение за лекарства, которых не продавал.
– Зато меньше хлопот вашим пациентам, – сказал Брунетти, думая о длинном пути, который приходилось проделывать некоторым старикам от дома до Каннареджо.
