Дотторесса Руберти чуть подалась вперед, словно ожидая, что у этой реплики будет ироническакя концовка, и, когда ее не последовало, выпалила:
– И больше прибыли для меня!
Брунетти не прокомментировал ее слова, хотя ему и хотелось это сделать. Комиссару почему-то вспомнились уроки логики в личео и так любимые им логические ошибки – reductio ad absurdum
[91]. Хотя… Абсурдное сравнение тут вполне уместно.
– Вот почему людям по полгода приходится ждать замены тазобедренного сустава?
Женщина подняла глаза – казалось, она вот-вот разозлится. Но, осознав, что вопрос этот – прямая провокация, почти шутка, ничего не ответила.
Тогда комиссар спросил:
– А если бы кто-то узнал, чем вы занимаетесь?
– Это невозможно, – сказала она с уверенностью. – О рецептах знали только дотторе Донато и я.
– Умно, – заметил Брунетти, и сейчас это слово прозвучало как ругательство.
– И встречается на каждом шагу, – добавила дотторесса.
– Но Гаспарини обо всем узнал, – проговорил наконец комиссар.
Дотторесса Руберти улыбнулась – едва заметной, жалкой улыбкой.
– К рецептам это не имеет никакого отношения. – И тут же добавила, словно это требовало уточнения: – По крайней мере, в том, что касается меня.
Брунетти позволил себе лишь тихо хмыкнуть.
Дотторесса Руберти схватилась за край стола и отодвинулась, прижимаясь спиной к спинке кресла.
– Все дело в алчности. Донато – человек алчный, и я разрешила себе закрыть на это глаза.
– Купоны? – предположил Брунетти, намекая на то, что ему кое-что известно.
– Да, – ответила она и тряхнула головой, как ему показалось, с искренним недоумением. – Ему было мало. Я понятия не имела о купонах и думала, что он надувает только государство. А потом оказалось, что и стариков тоже…
По ее тону было ясно, что для нее эти два вида мошенничества несравнимы.
– Как именно он их обманывал? – спросил Брунетти не потому, что не знал схемы доктора Донато, а чтобы узнать ее представления о надувательстве.
– Заставлял платить наличными, если они забывали дома рецепт, и давал купон, стоимость которого была эквивалентна цене лекарства. На восемьдесят евро. На шестьдесят. Или на сто шестьдесят. Не важно, лишь бы ему платили эти деньги. – И звенящим от раздражения голосом дотторесса продолжила: – А сам давал старику купон, платил два евро и проводил эту покупку по базе, оставляя себе уплаченную им сумму. К тому времени, когда пациенты возвращались за деньгами – через день, два, неделю или месяц, – они забывали, что им говорили, и тогда доктор Донато в своей задушевной манере начинал объяснять: он всего лишь пытался им помочь и с самого начала предупреждал, что купоны нельзя обменять на деньги или лекарства, а только на другие аптечные товары.
Дотторесса Руберти приложила руки к уголкам рта, слегка натянув кожу.
– О, он очень умен! Знает: старики никогда не признаются, что забыли, что он им рассказывал в первый раз! Ведь признаться – значит подтвердить мой диагноз, а многие не могут или не хотят с ним смириться.
Она убрала руки, и морщинки по обе стороны рта вернулись на место.
– А чтобы никто из них не заподозрил обмана или не рассказал кому-то, что он делает, Донато придумал эту хитрость с двадцатью процентами надбавки. И вместо того чтобы расстроиться из-за того, что они заплатили восемьдесят или пятьдесят девять евро за лекарство, которое могло бы обойтись им в два евро, старики радуются этим двадцати процентам, как бонусу, а на самом деле это способ вынудить их покупать товары, приносящие аптекарю наибольшую прибыль. И то лишь в том случае, если старик вообще вспомнит, что это за купоны.
Дотторесса подумала, не добавить ли еще что-нибудь. Брунетти выжидательно молчал.
Она посмотрела на него через стол, и он увидел, как меняется выражение ее глаз, становится жестче.
– Одна моя пациентка как-то похвасталась, как доктор Донато добр к ней…
– Так вы все и узнали?
– Нет. Я ничего не знала, пока Гаспарини меня об этом не спросил. Тетя рассказала ему о купонах. Он поговорил с ее подругой и услышал такую же историю.
– А что с умершими? – спросил Брунетти: ему было любопытно, как Донато выкручивался в этом случае.
Дотторесса Руберти отвела глаза, потом уставилась на руки, которые сложила перед собой, едва услышав вопрос.
– Это была… – начала она и кашлянула, – его идея. Доктор Донато сказал, что муж одной моей пациентки пришел сообщить о смерти своей жены и пригласил его на похороны. Я его там видела. Через два дня Донато явился ко мне и предложил выписать на ее имя пару-тройку рецептов.
Ее глаза блеснули.
– Я пыталась возражать…
Но как только их с Брунетти взгляды встретились, женщина отвернулась.
– Он предложил мне половину, – выпалила дотторесса Руберти скороговоркой, словно желая побыстрее с этим покончить. – И я согласилась.
Брунетти ждал оправданий и объяснений, мол, появилась особая нужда в деньгах, возникли дополнительные расходы на сына, но дотторесса молчала.
Она жестом попросила его ничего не говорить и продолжила:
– На имя моего сына открыт банковский счет. Все, что я получала от доктора Донато – он всегда платил наличными, – на этом счету, как и те деньги, что мне удалось сэкономить с тех пор, как я узнала, какое будущее ждет Тео.
– Ваш сын имеет право распоряжаться… – Комиссар не смог подобрать слова.
– Нет, он недееспособен. Но моя подруга имеет право подписи и может распоряжаться счетом. Она позаботится о том, чтобы все деньги шли на содержание Теодоро, до последнего цента.
– То есть вы готовы к тому, что будет дальше? – спросил Брунетти.
– С той минуты, когда согласилась написать рецепт для доктора Донато, я была готова к тому, комиссарио, что никогда больше не смогу практиковать как врач. – Ее лицо стало задумчивым. – Как странно… Я знала, к чему это может привести, и все равно делала.
Брунетти не мог с этим согласиться: ему были известны случаи, когда врачи оперировали без надобности, и это никак не повлияло на их карьеру.
– Однако… – начал он, но дотторесса тут же его перебила:
– Не странно ли, комиссарио, что это я напоминаю вам о синьоре Гаспарини?
Брунетти не забыл об этом, а всего лишь попытался отсрочить. Следуя за нитью Ариадны – участием дотторессы Руберти в махинациях Донато – и сочувствуя участи ее сына, комиссар не упускал из виду прямой путь, который привел его сюда.
– Расскажете об этом, дотторесса?
