– А с этим что будешь делать?
– Как обычно, – ответил Брунетти, – заберу с собой в квестуру. Там с него снимут отпечатки.
– Ты правда это сделаешь? – уточнила Флавия.
– Да. – А затем комиссар спросил: – Кого я должен указать в качестве владельца?
– Это необходимо?
– Когда криминалисты изучат это колье, оно вернется к владельцу.
– Правда? – Флавия не сумела скрыть изумления. – Оно ведь стоит кучу денег!
– Это я уже понял, – сказал Брунетти. – Хотя могу и ошибаться.
Комиссар посмотрел на то место, где лежало колье, но теперь его скрывал слой синей оберточной бумаги.
– Зачем дарить мне что-либо подобное? – продолжала недоумевать Флавия.
– Чтобы произвести на тебя впечатление, – пояснил Брунетти. – Дать неоспоримое доказательство своего уважения и привязанности.
– Безумие какое-то, – проговорила Флавия, и на этот раз в ее голосе слышался гнев, а не сомнение. – Привязанность? – Это прозвучало так, словно она впервые услышала это слово. – Что ты этим хочешь сказать?
– Только то, Флавия, что ты чем-то его привлекаешь. Этот подарок – попытка вызвать у тебя интерес к дарителю, который так щедр к тебе и… способен на широкие жесты! – Прежде чем она успела отреагировать, Брунетти продолжал: – Согласен, это безумие. Но в данном случае мы вряд ли имеем дело с нормальным человеком.
Флавия сменила тональность на более игривую:
– Не слишком ли это резкое суждение для полицейского?
Брунетти засмеялся и, чеканя слова, словно робот, ответил:
– Вы правы, это недопустимо. Мы должны оставаться непредубежденными и уважать всех своих сограждан – ежесекундно, семь дней в неделю!
Сделав короткую паузу, он тоже сменил тон на более легкомысленный:
– Признаваться в том, что у него на уме, полицейский может только в кругу семьи и в разговоре с друзьями.
Флавия посмотрела на него и с улыбкой коснулась его руки:
– Спасибо, Гвидо.
Брунетти подумал, что сейчас, наверное, самое подходящее время сказать ей то, на что он так долго не решался.
– В этом деле есть еще один аспект, который нам стоило бы обсудить.
– Полагаю, достаточно и того, что этот человек – сумасшедший и знает, где я живу, – сердито отозвалась Флавия. – Хватит с меня сюрпризов!
– Это не станет для тебя сюрпризом, – произнес Брунетти, зная, что это неправда.
– О чем ты? – спросила певица, быстро убирая руку от его руки.
– Все мы почему-то решили, что твой поклонник – мужчина. Говорим о нем в мужском роде, хотя веских оснований для этого у нас нет.
– Ну конечно это мужчина! – Флавия чуть повысила тон. – Женщины не разгуливают по городу, чтобы столкнуть другую женщину с моста.
– Флавия! – начал Брунетти, прекрасно понимая, что рискует окончательно ее разозлить. Но как сказать это, чтобы не обидеть ее? С другой стороны, зачем тратить время на предположения и дополнительные вопросы? Не лучше ли сказать все как есть и будь что будет? – В прошлый свой приезд… вернее, последние два раза ты жила в Венеции с женщиной.
Она отшатнулась так, словно опасалась удара, но смолчала.
– Добавлю: с очень приятной женщиной. – Брунетти улыбнулся, но ответной улыбки не последовало. – Люди искусства на такое не обращают внимания, но это не обычный случай. Особенно если человек на чем-то зациклен.
– То есть это месть лесбиянок за то, что я снова переключилась на мужчин? – спросила Флавия, даже не пытаясь скрыть гнев. – Или какая-то женщина хочет, чтобы теперь я полюбила ее?
– Понятия не имею, – спокойно ответил Брунетти. – Но твое прошлое не тайна, и, хочешь ты или нет, мы должны учесть вероятность того, что тебя преследует, – он наконец вымолвил это слово: – женщина!
Флавия молчала, поэтому комиссар продолжил:
– То, что женщины менее жестоки в сравнении с мужчинами, конечно, успокаивает, но твой преследователь уже прибег к насилию. И если причиной послужил ваш с девушкой разговор… Ему хватило незначительного повода.
Ответ Флавии удивил Брунетти.
– За девушкой в больнице присматривают?
– Да, я отправил туда офицера. Время от времени он наведывается к ней и проверяет обстановку.
– Что это означает?
– Я сделал все, что мог, – сказал Брунетти, решив не объяснять подробнее. – Скоро Франческу выпишут, и она будет под защитой родственников, – заключил он, хотя на самом деле совершенно не был в этом уверен.
Флавия помолчала, беспокойно ерзая на стуле, потом спросила:
– Но если злоумышленник – женщина, ты предполагаешь, что она будет нападать на любую, с кем я заведу разговор?
– Я не это имел в виду, Флавия! Я всего лишь прошу тебя рассмотреть такую вероятность.
И снова она на какое-то время умолкла. Брунетти терпеливо ждал.
– Одна моя подруга, – произнесла наконец Флавия, – меццо-сопрано, как-то упомянула в разговоре о женщине, угрожавшей ей ножом.
Еще минута – и терпение комиссара было вознаграждено.
– Эта женщина присылала ей записки – всегда с комплиментами и очень остроумные – после спектакля. Нечасто, может быть, раз или два раза в год. На протяжении восьми или девяти лет. А потом, тоже в записке, предложила отправиться в бар после представления в лондонском театре. По словам подруги, приглашение было сделано в такой милой – и корректной – форме, что она согласилась.
И снова молчание… Брунетти уже засомневался, услышит ли финал этой истории. Но Флавия, стряхнув с себя раздумья, продолжила:
– После спектакля они встретились в баре, и как только сели за столик, моя подруга поняла, что эта женщина – сумасшедшая.
Перехватив озадаченный взгляд Брунетти, она сказала:
– Это трудно объяснить словами. Ты просто понимаешь: перед тобой безумец.
– И что было дальше? – спросил Брунетти.
– Та женщина стала говорить, что моя подруга – любовь всей ее жизни, единственная и неповторимая, и им суждено быть вместе. А когда подруга хотела встать и уйти, достала нож и пригрозила убить ее, если она не пойдет с ней.
– Что же сделала твоя подруга?
– По ее собственным словам – улыбнулась и даже нашла в себе силы предложить собеседнице отправиться на такси к ней в гостиницу.
– А дальше?
– Они вышли из бара, моя подруга подозвала такси, и когда машина подъехала, оттолкнула ту, другую, запрыгнула в салон, захлопнула дверцу и велела таксисту ехать. Не важно куда.
– Она обратилась в полицию?
– Нет.
