– Люди не понимают, как это тяжело, – сочувственно произносит Серенити. – Когда ко мне приходили клиенты и просили поговорить с дядюшкой Солом или любимой бабушкой, они интересовались только тем, чтобы передать им привет, сказать то, что не успели при жизни. Но когда открываешь дверь, приходится закрывать ее за собой. Ты можешь сказать «привет», но тебе не избежать и прощальных слов.
Я смотрю на нее:
– Я не спала, когда вы с Верджилом разговаривали в машине, и слышала ваши откровения.
Серенити замирает.
– Ну что ж, – вздыхает она, – теперь ты знаешь, что я мошенница.
– Нет, это не так. Вы же нашли подвеску. И бумажник.
Гадалка качает головой:
– Просто они оказались в нужное время в нужном месте.
Обдумав ее слова, я спрашиваю:
– А разве это не означает быть экстрасенсом?
Бьюсь об заклад, Серенити никогда не смотрела на дело под таким углом. А по-моему, никакая это не случайность, все гораздо сложнее. Какая разница, чувствуешь ты нечто нутром, как выражается Верджил, или задействуешь экстрасенсорные способности, – главное, что есть результат!
Серенити поднимает упавший на пол плед, расправляет его и прикрывает им не только свои ноги, но и мои тоже.
– Может быть, – соглашается она, – и все равно это не идет ни в какое сравнение с тем, что было прежде. Раньше мысли других людей вдруг появлялись у меня в голове. Иногда связь была просто идеальной, а иногда я как будто говорила по мобильнику в горах, когда улавливаешь только каждое третье слово. Но в любом случае это было нечто гораздо большее, чем случайно найти в траве блестящую побрякушку.
Мы сворачиваемся под пледом, который пахнет стиральным порошком и индийской едой. По подоконнику стучит дождь. Я понимаю, что это очень близко к нарисованному моей фантазией образу: какой была бы моя жизнь, если бы мама не умерла.
Я смотрю на Серенити:
– Вам этого не хватает? Способности слышать ушедших людей?
– Да, – признается она.
Кладу голову ей на плечо и говорю:
– Мне тоже.
Элис
Объятия Гидеона были самым безопасным местом в мире. Рядом с ним я забывала, как пугали меня перемены в настроении Томаса, как каждое утро начиналось со ссоры, а каждый вечер мой супруг запирался в кабинете наедине со своими секретами и, возможно, вновь впадал в безумие. Когда я была с Гидеоном, то могла притворяться, что мы трое – это и есть та семья, о какой я мечтала.
А потом я обнаружила, что скоро нас станет четверо.
– Все будет хорошо, – сказал Гидеон, когда я сообщила ему новость, однако я ему не поверила.
Он не умел предсказывать будущее. Ну да ничего, главное, чтобы он оставался рядом со мной.
– Разве ты не видишь? – произнес Гидеон, весь так и светясь изнутри. – Нам суждено быть вместе.
Может, и так, но какой ценой. Его брака. Моего. Жизни Грейс.
Тем не менее мы предавались радужным мечтам. Я собиралась забрать Гидеона с собой в Африку, чтобы он увидел слонов в естественной среде обитания, до того, как их жизнь поломали люди. Гидеон хотел вернуться на юг, туда, где родился. Я вновь обдумывала планы бегства с Дженной, только на этот раз представляла, что и он тоже поедет с нами. Мы притворялись, что уже близки к решению всех проблем и началу новой жизни, но на самом деле топтались на месте, не в силах сделать решительный шаг: Гидеон должен был все рассказать теще, а я – мужу.
Однако тянуть до бесконечности было нельзя: становилось все труднее скрывать изменения, происходившие с моим телом.
Однажды Гидеон пришел ко мне, когда я работала в вольере с азиатскими слонами, и объявил:
– Я сообщил Невви о ребенке.
Я так и обмерла:
– И как она отреагировала?
– Сказала, что я должен получить все, чего заслуживаю, развернулась и ушла.
Вот так это перестало быть фантазией, а превратилось в реальность. Обратного пути не было: если Гидеон набрался храбрости и поговорил с Невви, мне тоже придется собраться с духом и вынести объяснение с Томасом.
Ни Невви, ни Гидеона я весь тот день больше не видела. Я нашла Томаса и хвостом ходила за ним от одного вольера к другому. Я приготовила для мужа ужин. Попросила помочь мне сделать ножную ванну Лилли, хотя в обычных обстоятельствах обратилась бы с такой просьбой к Гидеону или Невви. Я не избегала супруга, как делала это многие месяцы, а расспросила его про резюме, которые присылали в заповедник претенденты на место смотрителя, и поинтересовалась, принял ли он решение нанять кого-нибудь. Я полежала рядом с Дженной, пока та не заснула, а потом пошла в его кабинет и начала читать какую-то статью, как будто работать вместе в этом помещении было для нас в порядке вещей.
Я думала, Томас попросит меня уйти, но он улыбнулся мне – протянул оливковую ветвь мира.
– Я и забыл, как это приятно, – сказал он, – работать с тобой бок о бок.
Решимость – она хрупкая, как фарфор. У вас могут быть самые лучшие намерения, но стоит появиться трещинке толщиной в волосок, и все непременно рассыплется на куски – это лишь дело времени. Томас налил себе стакан виски, другой мне. Я к своему даже не притронулась и сказала напрямик:
– Я люблю Гидеона.
Руки Томаса замерли на графине, потом он поднял стакан и залпом выпил его содержимое.
– Ты думаешь, я слепой?
– Мы уезжаем. Я беременна.
Томас сел. Закрыл лицо руками и заплакал.
Мгновение я глядела на него, разрываясь между желанием утешить и ненавистью к себе за то, что довела до подобного состояния и без того сломленного человека: у него и так проблемы с психикой да плюс еще дело жизни разваливается; не хватало только жены-изменницы.
– Томас, скажи что-нибудь, – попросила я.
– Что я сделал не так? – визгливо выкрикнул он.
Я встала перед ним на колени. В тот момент я увидела мужчину в очках, запотевших от влажной жары Ботсваны, и того, кто потом встречал меня в аэропорту, сжимая в кулаке какое-то диковинное растение вверх корнями. Человека, мечтавшего о высоких материях и пригласившего меня разделить с ним его мечты. Я уже давным-давно не видела этого мужчину. Но что было тому причиной: сам он исчез или же я перестала смотреть в его сторону?
– Томас, ты ничего плохого не сделал. Это лишь я во всем виновата.
Одной рукой он вцепился мне в плечо, а другой ударил по лицу так сильно, что я почувствовала вкус крови.
– Шлюха! – прошипел Томас.
Схватившись за щеку, я упала на спину, с трудом поднялась и медленно двинулась к двери, стремясь убраться из комнаты, а он надвигался на меня.
