Снова вернувшись в Африку в надежде излечиться от второй в моей жизни тяжкой утраты, я застала момент, когда браконьерство процветало. Убийцы стали хитрее. Если раньше они отстреливали старых самок и самцов с самыми крупными бивнями, то теперь выбирали первого попавшегося молодого слона, зная, что после выстрела стадо собьется в кучу, дабы защитить его, что, разумеется, охотникам было только на руку. Долгое время никто не хотел признавать, что слоны в Южной Африке снова находятся под угрозой, но это была правда. В соседнем Мозамбике их истребляли в огромных количествах, и осиротевшие слонята в ужасе бежали в ЮАР, в Национальный парк Крюгера, что неподалеку от границы.
Одного такого слоненка, девочку, я и нашла, когда пряталась в Южной Африке. Мать этой малышки, жертва браконьеров, получила пулю в плечо и свалилась с ног от слабости, когда рана загноилась. Дочка, не желавшая отходить от матери, выживала благодаря тому, что пила ее мочу. Как только я обнаружила их в буше, сразу поняла: мать придется усыпить, а значит, погибнет и детеныш.
Но я не собиралась этого допускать.
Вдохновляясь примером знаменитого слоновьего приюта Дафны Шелдрик в Найроби, я организовала в ЮАР, в Пхалаборве, спасательный центр. Принцип тут очень простой: если слоненок теряет семью, нужно предоставить ему новую. Сотрудники центра дежурят возле слонят круглосуточно, кормят их из бутылочек, окружают заботой и любовью, спят рядом с ними ночью. Они меняются местами, чтобы слоны не привыкали к одному человеку. На нескольких печальных примерах я выучила урок: если слоненок слишком привязывается к какому-нибудь смотрителю, то может впасть в депрессию, стоит тому взять отпуск на пару дней, а длительная разлука и вовсе способна привести к гибели животного.
Сотрудники приюта никогда не бьют своих подопечных, даже если те выходят за рамки дозволенного. Словесного порицания обычно хватает; эти малыши всячески стремятся порадовать своих опекунов. Правда, слоны помнят все, а потому очень важно впоследствии проявить к озорнику чуть больше тепла, чтобы получивший нагоняй слоненок понял, что его по-прежнему любят, хотя и наказали за шалость.
Мы выкармливаем малышей молоком особого состава, но после пяти месяцев начинаем варить им овсянку – вроде того, как человеческих младенцев приучают к твердой пище. И обязательно дополняем рацион кокосовым маслом, чтобы обеспечить необходимое количество жиров, которое слонята получили бы из материнского молока. Мы следим за их развитием по состоянию щек, которые, как и у человеческих детей, должны быть пухлыми. В возрасте двух лет слонят переводят туда, где содержатся животные чуть постарше. Некоторым из сотрудников центра приходится отправляться вместе со своими подопечными, чтобы те не оказались на новом месте в полностью незнакомом окружении. Слонята узнают и своих бывших приятелей по «яслям», которых выпустили в «детский сад» раньше. Теперь смотрители уже не спят с малышами, но размещаются на ночлег в пределах слышимости от слоновника. Каждый день они отводят воспитанников в парк Крюгера, чтобы познакомить с живущими там слоновьими стадами. Слонихи постарше борются за место матриарха. Они берут малышей под опеку, каждая самка усыновляет или удочеряет слоненка и знакомит его со своими родными детьми. В конце концов все сироты благополучно вливаются в дикие стада.
Несколько раз случалось, что слоны, теперь жившие на воле, возвращались к нам за помощью. Однажды пришла молодая слониха, у которой пропало молоко, и она могла потерять своего малыша. Во втором случае это был девятилетний слон, попавший ногой в силок. Они не доверяли всем людям подряд, потому что прекрасно знали по собственному опыту, какое горе могут причинить двуногие создания. Но слоны явно не судили обо всех нас по примеру тех немногих.
Местные жители именовали меня «мс Али» – так они на свой лад произносили «мисс Элис». И в конце концов два этих слова срослись и превратились в название приюта: «Если вы найдете слоненка, несите его в Мсали». Если я все делаю правильно, то в один прекрасный день эти осиротевшие слонята уходят от нас и счастливо воссоединяются с каким-нибудь диким стадом в Национальном парке Крюгера, где им и положено быть. Это нормально: мы ведь и своих детей растим так, чтобы однажды они покинули нас и начали жить самостоятельно.
Однако если дети вдруг уходят от нас слишком рано – тогда все теряет смысл.
Верджил
Помните, как в детстве вы думали, что облака должны быть на ощупь как вата, а потом узнали, что на самом деле они состоят из мельчайших капелек воды и, если попытаешься улечься на одном из облаков вздремнуть, то просто провалишься сквозь него и шлепнешься на землю?
Сперва я роняю зуб.
Только на самом деле все не так. Ведь уронить можно только то, что ты держал, а в моем случае пальцы вдруг просто перестают быть препятствием, и зуб со звоном падает на пол. Я в испуге поднимаю взгляд и хватаюсь за первое, что попадается под руку, – как ни странно, это Талула.
Моя рука проникает сквозь нее, тело женщины растворяется и сворачивается кольцами, как дым.
То же самое происходит и с Дженной. Она мерцает, лицо девочки искажено страхом. Я пытаюсь окликнуть ее, позвать по имени, но голос гулко ухает, будто я нахожусь где-то на дне колодца.
Внезапно вспоминаю очередь в аэропорту – как люди не отреагировали, когда я влез вперед всех, и служащую аэропорта – как она отвела меня в сторону и сказала: «Вам тут не место».
Вспоминаю полдюжины официанток в столовой, которые рассеянно проходили мимо меня и Дженны, пока одна из них наконец не озаботилась тем, чтобы уделить нам внимание. Может быть, остальные нас просто не видели?
Я думаю про Эбби, мою квартирную хозяйку, одетую так, будто она жила во времена сухого закона. Теперь мне ясно, что так, вероятно, и было. Вспоминаю Ральфа в кладовой вещдоков, который был древним стариком еще в ту пору, когда я служил в полиции. Талула, официантка, та женщина в аэропорту, Эбби, Ральф – все эти люди были, как и я, призраками. Еще находились в этом мире, но уже не принадлежали к нему.
Наконец я вспоминаю аварию. Слезы на лице и песню Эрика Клэптона по радио, как я надавил на педаль газа и сделал крутой разворот. Руки окаменели – я вцепился в руль, чтобы не струсить и не вернуть машину на нормальный курс, и в последнюю минуту отстегнул ремень безопасности. Момент удара, хотя я и ожидал его, все равно стал шоком – на меня сыплется град осколков лобового стекла, руль больно вонзается в грудь, меня выбрасывает из машины. И одно великолепное, безмолвное мгновение я лечу.
Когда мы возвращались из Теннесси домой, я спросил Серенити, как, по ее мнению, ощущается смерть.
Она немного подумала.
– А как ты засыпаешь?
– В каком смысле? – уточнил я. – Это происходит, и все.
– Верно. Ты бодрствуешь, потом какое-то мгновение находишься между сном и явью, а потом словно бы выключают свет. Ты расслабляешься физически. Уголки рта опускаются. Сердечный ритм замедляется. Ты отделяешься от третьего измерения. На каком-то уровне осознание происходящего сохраняется, но по большей части ты как будто в другой зоне. Состояние анабиоза.
