Молодые слоны сразу потянулись к Нотч и Фелисии – такие имена мы дали этим приемным матерям – и вокруг них довольно быстро сформировались два стада. А через двенадцать лет произошла трагическая случайность: Фелисию укусил бегемот. Ветеринару нужно было регулярно обрабатывать рану и накладывать на нее повязки, но он не мог каждый раз вводить слонихе обезболивающее. Этой процедуре слона можно подвергать, стреляя в него дротиком, не чаще трех раз в месяц, иначе анальгетик M99 начнет негативно влиять на организм. Здоровье Фелисии оказалось под угрозой, а в случае ее смерти все стадо снова попало бы в очень тяжелое положение.
И тогда мы решили использовать удивительную память слонов.
Дрессировщик, работавший с этими слонихами больше десяти лет назад, не видел их с тех пор, как животных выпустили на волю в заповеднике, но с радостью согласился приехать в Пиланесберг и помочь нам.
Мы выследили слонов, которые к этому моменту из-за ранения слонихи-матриарха слились в одно стадо.
– А вот и мои девочки, – обрадовался Рэндалл, когда джип остановился и он увидел своих бывших подопечных. – Овала! – позвал дрессировщик. – Дурга!
Для нас эти слонихи были Фелисией и Нотч. Однако обе важные дамы обернулись на зов Рэндалла, и он сделал то, чего не рискнул бы сделать никто другой: вылез из джипа и пошел прямо к животным.
Сейчас поясню, о чем речь. Лично я проработала со слонами в дикой природе целых двенадцать лет. Есть слоновьи стада, к которым можно подойти, потому что звери привыкли к исследователям, их голосам, прониклись к людям доверием; но даже в этом случае я бы дважды подумала, прежде чем решиться на такое. А здесь последствия и вовсе могли оказаться непредсказуемыми, это ведь были дикие животные. И действительно, более молодые слоны немедля бросились наутек от Рэндалла, идентифицировав его как одну из тех двуногих тварей, которые убили их матерей. А вот обе самки-матриархи остались. Дурга, она же Нотч, приблизилась к Рэндаллу, выставила хобот и нежно обвила его вокруг руки дрессировщика. Потом оглянулась на нервно фыркавших и пыхтевших на гребне холма приемных детей, снова повернулась к своему старому другу, громко протрубила и убежала вместе со слонятами.
Рэндалл позволил ей уйти, а потом обернулся к другой слонихе и тихо сказал:
– Овала… на колени.
Слониха, которую мы называли Фелисия, подошла к дрессировщику, встала на колени и позволила ему забраться к себе на спину. Несмотря на отсутствие непосредственных контактов с людьми на протяжении десяти с лишним лет, она помнила не только этого человека, но и все команды, которым он ее обучил. Без всякого обезболивающего она послушно стояла, поднимала ногу, поворачивалась, выполняя команды, что позволило ветеринару соскрести гной с инфицированной раны, очистить ее и сделать слонихе укол антибиотика.
Постепенно рана Фелисии зажила, Рэндалл вернулся в цирк, а слониха снова возглавила свою пеструю семейку в Пиланесберге и еще долго была предводительницей стада. И все это время для любого исследователя, да вообще для любого человека, Овала-Фелисия оставалась дикой слонихой.
Но каким-то образом она помнила, кем была когда-то прежде.
Дженна
Есть у меня еще одно воспоминание о маме, связанное с разговором, наскоро записанным ею в дневнике. Это всего одна страница, фрагменты диалога, который она по какой-то причине не хотела забыть. Наверное, потому, что я выучила его наизусть, сцена четко прокручивается у меня перед глазами, словно бы на кинопленке.
Мама лежит на земле, а голова ее покоится на коленях у моего отца. Они разговаривают, а я срываю головки ромашек. Я не обращаю внимания на родителей, но какая-то часть моего мозга, похоже, все фиксирует в памяти, так что даже теперь я могу расслышать и комариный писк, и слова, которыми перебрасывались отец с матерью. Они то повышают, то понижают голоса, словно бы хвост воздушного змея трепещет на ветру.
Он: Ты должна признать, Элис, что в животном мире существует идеальная любовь.
Она: Ерунда какая! Полная чушь! Ну приведи хотя бы один пример моногамии в дикой природе.
Он: Лебеди.
Она: Так и знала, что ты это скажешь. Это расхожий стереотип, который не имеет под собой научной основы! На самом деле двадцать пять процентов черных лебедей изменяют своим супругам.
Он: Волки.
Она: Как известно, они спариваются с другими волками, если их партнера выгнали из стаи или он не способен к размножению. Так что опять мимо.
Он: Ох и угораздило же меня влюбиться в ученого-биолога. В твоем представлении небось даже у сердца святого Валентина есть аорта.
Она: Да, я предпочитаю во всем строгий научный подход. А что тут плохого?
Мама садится и слегка придавливает отца к земле, так что теперь он лежит под ней, а ее волосы болтаются над его лицом. Со стороны кажется, что они дерутся, но на самом деле оба улыбаются.
Она: Кстати, ты знаешь, что если грифа поймают на измене своей спутнице, то остальные члены стаи заклюют его?
Он: Да ты никак меня запугиваешь?
Она: Нет, что ты, просто к слову пришлось.
Он: О, я знаю, у кого есть вечная любовь! У гиббонов.
Она: Не говори ерунду: всем прекрасно известно, что гиббоны не способны хранить верность.
Отец перекатывается на живот и теперь смотрит на маму сверху вниз.
Он: А полевые мыши способны?
Она: Да, но только потому, что у них в мозгу вырабатываются соответствующие гормоны – окситоцин и вазопрессин. Это не любовь, а химическая реакция.
Мамин рот медленно растягивается в улыбке.
Она: Знаешь, я кое-что вспомнила… и впрямь есть один биологический вид, абсолютно моногамный. Самец рыбы-удильщика, который в десять раз мельче девушки своей мечты, преследует возлюбленную по запаху, кусает ее и липнет к ней, пока его кожа не сольется с кожей самки и ее тело не вберет в себя его целиком. Они сочетаются браком навсегда. Вот только жизнь мужчины, вступившего в подобные отношения, очень коротка.
Он: Я тоже сольюсь с тобой.
Отец целует маму.
Он: Прилипну к тебе губами.
Их смех рассыпается вокруг, как конфетти.
Она: Вот и прекрасно, по крайней мере перестанешь болтать без умолку.
Оба ненадолго затихают. Я держу ладонь над землей. Видела, как Маура чуть-чуть поднимает заднюю ногу и медленно двигает ею взад-вперед, будто катает невидимый камушек. Мама объясняла, что, когда слониха так делает, она слышит других слонов, и они разговаривают, хотя мы их не слышим. Я думаю: может, и мои родители тоже сейчас беседуют без слов?
Когда отец снова подает голос, он звучит как гитарная струна, натянутая туго-туго; даже не определить, музыка это или крик.
