– Да, я ходила подавать заявление. Целых три раза. Но так и не вошла в участок.
Я ошалело смотрю на нее:
– Что? Ты мне не говорила!
– Теперь ты стала старше. И я расскажу тебе, как было дело. Ты этого заслуживаешь. – Она вздыхает. – Я хотела выяснить, что случилось с Элис. По крайней мере мне так казалось. И еще я понимала, что ты, когда подрастешь, начнешь задавать вопросы. Но я не могла заставить себя войти внутрь. Боялась услышать то, что раскопает полиция. – Бабушка смотрит на меня. – Не представляю, что было бы хуже: узнать, что Элис мертва и не может вернуться домой, или убедиться, что она жива и просто не хочет к нам возвращаться. Копы в любом случае не могли сказать мне ничего хорошего. Какой уж там счастливый конец! Мы остались с тобой вдвоем, и я решила: чем быстрее все это уйдет в прошлое, тем раньше мы сможем начать новую жизнь.
Я вспоминаю намеки Верджила – есть и третий вариант, о котором бабуля не подумала: может быть, моя мать сбежала не от нас, а от обвинения в убийстве. Полагаю, это тоже не то, что ей хотелось бы услышать о собственной дочери.
Я не считаю свою бабушку старой, честное слово, но сейчас, когда она встает, то выглядит на свой возраст. Она двигается медленно, будто у нее все болит, и останавливается на пороге: я вижу в дверном проеме ее застывший силуэт.
– Я знаю, Дженна, ты постоянно что-то ищешь в Интернете. Все это время ты не переставала спрашивать, что случилось. – Голос у нее такой же тонкий, как полоска света, окружающая тело. – Может быть, ты окажешься храбрее меня.
Есть в маминых дневниках одна запись, некая важная точка: если бы она не сделала в тот момент резкий поворот, то ее жизнь пошла бы в ином направлении, да и она сама, возможно, стала бы совершенно другим человеком.
Может, сейчас она была бы здесь, с нами.
Маме тогда исполнился тридцать один год, она защитила диссертацию и проводила исследования в Ботсване. В записях прослеживается слабый намек на то, что, получив какие-то неприятные новости из дома, она взяла отпуск и уехала. А вернувшись, с головой ушла в работу – собирала сведения о воздействии на слонов травмирующих воспоминаний. Однажды она случайно наткнулась на молодого самца, у которого хобот запутался в проволочной ловушке.
Похоже, это происходило в Африке сплошь и рядом. Судя по тому, что я прочитала в маминых дневниках, местные жители в основном питались мясом диких животных, так что охота в буше была занятием довольно прибыльным. Капканы в основном ставили на импал – чернопятых антилоп, но случалось, что туда попадали и зебры, и гиены, а однажды в проволочном силке запутался тринадцатилетний слон по имени Кеноси.
В этом возрасте он уже покинул родное стадо. Его мать Лорато оставалась матриархом, а Кеноси ушел с другими молодыми слонами, которые сбились в бродячую банду юных холостяков. Когда наступала пора муста, они начинали задирать приятелей, точно так же глупые мальчишки в школе пихают друг друга на глазах у девчонок, пытаясь привлечь к себе внимание. Но, как и у человеческих подростков, это были лишь пробные выплески гормонов, и другие самцы с легкостью затмевали юнцов одним своим появлением, будучи старше и привлекательнее для самок. В обществе слонов такое в обычае – более взрослые самцы вытесняют недорослей из борьбы за самок в период муста, что биологически совершенно оправданно, так как молодняк на самом деле пока еще не способен к полноценному участию в размножении. Всему свое время.
Однако у Кеноси, похоже, вообще не было будущего, потому что проволочной ловушкой ему едва не оторвало хобот, а слону без хобота не выжить.
Мама увидела, что Кеноси ранен, и сразу поняла: подранку грозит долгая и мучительная смерть. Она отложила работу и вернулась в лагерь, чтобы позвонить в Департамент дикой природы – правительственное агентство, которое могло оказать помощь попавшему в беду слону. Для того чтобы избавить животное от страданий, необходимо было получить официальное решение. Однако Роджер Уилкинс, который отвечал за этот конкретный заповедник, был новичком, его совсем недавно назначили на этот пост. Чиновник не проявил понимания. «У меня уйма дел, – сказал он моей матери. – Доверьтесь природе, и она сама обо всем позаботится».
Подход исследователя-натуралиста именно в том и состоит, чтобы уважать природу, а не управлять ею. Но мама не могла спокойно стоять в стороне и наблюдать, как страдает Кеноси, обреченный на гибель. Ведь, даже оставаясь дикими, эти животные все равно были ее слонами.
Записи в дневнике на некоторое время прерываются, маме стало не до наблюдений. Но я без труда представляю себе, что случилось в этот промежуток времени, и могу восполнить пробел. Вот моя версия.
Я вхожу в кабинет начальника лагеря. Ну и духота: маленький вентилятор гоняет по комнате застоявшийся воздух.
– О, Элис, – говорит он, – с возвращением. Если тебе нужно еще несколько свободных дней…
Я обрываю его и объясняю, что пришла совсем не за этим. Рассказываю о несчастном Кеноси и об этом осле Уилкинсе.
– Да, система несовершенна, но изменить ее, увы, не в наших силах, – со вздохом признает босс, явно надеясь, что после этого я смирюсь и уйду. Однако он плохо меня знает.
– Если вы сейчас же не снимете трубку, чтобы разрулить ситуацию, – напираю на него я, – то это придется сделать мне самой. Но я позвоню в «Нью-Йорк таймс», на Би-би-си и в «Нэшнл джиографик». А также во Всемирный фонд дикой природы, Джойс Пул, Синтии Мосс и Дафне Шелдрик. Я напущу на вас всех защитников животных и просто неравнодушных людей. А что касается лично вас, то моими стараниями на этот лагерь обрушатся такие потоки дерьма, что финансирование, выделяемое на изучение слонов, иссякнет еще до захода солнца. Так что берите трубку, – повторяю я, – или этим займусь я.
Как бы ни разворачивалась эта история на самом деле, в моем воображении все происходило именно так. Когда моя мать вернулась к записям, в дневнике появился детальный отчет о том, как в лагерь прибыл злющий-презлющий Уилкинс с рюкзаком. Как он с недовольным видом ехал рядом с ней в джипе, сжимая в руках винтовку, пока она искала Кеноси и его приятелей. Из записей мамы мне известно, что «лендроверы» никогда не приближались к слоновьим стадам ближе чем на сорок футов, поскольку эти животные непредсказуемы. Но не успела мама объяснить это Уилкинсу, как он поднял винтовку и взвел курок.
«Нет!» – закричала она, схватилась за дуло и направила его в небо. Переключила передачу и повела машину к слонам, чтобы сперва отогнать с дороги других молодых самцов. Потом свернула в сторону, взглянула на Уилкинса и сказала: «Теперь стреляйте».
Он выстрелил. В челюсть.
Череп слона состоит из пористых костей, которые защищают мозг, находящийся в глубине этой массивной сложной структуры. Нельзя убить слона выстрелом в челюсть или в лоб, потому что хотя пуля и ранит животное, но не попадет в мозг. Если вы хотите гуманным образом лишить его жизни, нужно целиться за ухо.
