Нередко можно наблюдать, как слоны утешают своих соплеменников: трутся о них боками, поглаживая хоботом или засовывая хобот в рот друга, у которого случилось что-либо неприятное. А работавшие в Амбосели исследователи – Бейтс, Ли, Нджирайни, Пул и прочие – решили научно доказать наличие у слонов эмпатии. Обобщив подобные случаи, когда животные распознавали, что их собрат находится в затруднительном положении или ему грозит опасность, и предпринимали шаги к исправлению ситуации, ученые разделили их на несколько категорий: например, слоны защищали детеныша, который не может позаботиться о себе самостоятельно; выступали в роли няньки для чужого слоненка, успокаивая его, давая пососать молока; помогали товарищу, застрявшему где-нибудь, упавшему или нуждающемуся в удалении из тела чужеродного объекта вроде копья или проволоки от ловушки.
Мне, к сожалению, не представилось возможности поучаствовать в столь масштабном исследовании, но я сама стала свидетельницей одного примечательного случая проявления слоновьей эмпатии. В нашем заповеднике был один слон, которого мы называли Стампи
[7], потому что в подростковом возрасте, попав в силок, он потерял значительную часть хобота. Покалеченный слон не мог отламывать ветки или даже засовывать в рот, как спагетти, скрученную траву. Бо́льшую часть жизни, с самой юности, другие члены стада кормили его.
А в другой раз я наблюдала, как слоны осуществляли план по поднятию слоненка на крутой берег реки. Это была серия хорошо скоординированных действий: один из членов стада разбивал землю, чтобы сделать склон более пологим, тогда как другие выводили малыша из воды и пытались затащить его наверх. Вы можете возразить, что в обоих случаях слоны заботились о сохранении своего биологического вида.
Тогда я расскажу вам еще более интересную историю, которую одними лишь инстинктами уж точно не объяснишь. В Пиланесберге мне как-то раз довелось наблюдать за слонихой, которая наткнулась на детеныша носорога, застрявшего в яме, откуда животные пили воду. Взрослые носороги были встревожены, и это в свою очередь вызвало беспокойство у слонихи – та стала громко трубить. Каким-то образом ей удалось убедить носорогов, что она знает, как поступить; они отошли с дороги и позволили ей взяться за дело. С точки зрения эволюции слонихе не было никакого резона принимать участие в судьбе маленького носорога. Тем не менее она зашла в яму и подняла малыша хоботом, хотя его мать все время бросалась на сострадательную слониху, которая рисковала жизнью ради спасения детеныша другого биологического вида.
Нечто похожее я наблюдала и в Ботсване. Я видела, как самка-матриарх подошла к львице, лениво лежавшей рядом со слоновьей тропой, посреди которой играли ее детеныши. Обычно, завидев льва, слон бросается на него, расценивая близость хищника как угрозу. Но эта предводительница стада терпеливо ждала, пока львица не соберет своих малышей и не удалится. Конечно, львята пока еще не представляли для слонов никакой опасности, хотя однажды они вырастут и станут их врагами. Но в тот момент они были просто чьими-то детьми.
Тем не менее у слоновьей эмпатии есть границы. Хотя за слонятами ухаживают все самки в стаде, но если биологическая мать одного из них умирает, то и ее детеныш, как правило, тоже гибнет. Осиротевший слоненок, который все еще питается молоком, не отойдет от тела матери. В конце концов соплеменникам придется принять решение: остаться со скорбящим малышом, рискуя не накормить и не напоить своих собственных, или просто уйти, смирившись с неизбежной гибелью одного члена стада. Видеть это довольно тяжело. Я была свидетельницей таких прощальных церемоний, когда родные поочередно прикасались к слоненку-сироте и трубили, выражая ему сочувствие, а потом уходили, и малыш умирал от голода.
Но однажды я наблюдала в дикой природе обратную ситуацию. Я наткнулась на водопое на одинокого слоненка. Уж не знаю, что с ним случилось: то ли его мать умерла, то ли он сам заблудился и отбился от стада. Как бы там ни было, но мимо проходило другое стадо, и одновременно с противоположной стороны показалась гиена. Для нее слоненок был прекрасной добычей – беззащитный и такой аппетитный. А у предводительницы этого стада был свой детеныш, может быть, не намного старше. Она заметила подбиравшуюся гиену и прогнала ее. Малыш подбежал к слонихе и попытался припасть к ее соскам, но самка оттолкнула его и пошла дальше.
Следует отметить, что с точки зрения эволюции это совершенно нормальное поведение. С какой стати матери ограничивать пищевые ресурсы своего слоненка, кормя чужого? Хотя зафиксированы случаи усыновления внутри стада, большинство слоних не станут кормить осиротевшего детеныша; у них просто недостаточно молока, чтобы идти на компромиссы с собственными отпрысками. Ну а в данном случае малыш и вовсе был из другого стада, так что никакие биологические узы самку с ним не связывали.
Тем не менее сирота издал отчаянный крик.
В этот момент слониха-матриарх находилась уже достаточно далеко от него. Она замерла, потом развернулась и бросилась на слоненка. Это было неожиданно и страшно, но малыш не сдвинулся с места.
Слониха схватила его хоботом, сердито запихнула в импровизированный «манеж» между своими массивными ногами и дальше уже пошла вместе с ним. В течение следующих пяти лет я неизменно видела этого слоненка вместе с его новой семьей.
Я могла бы доказать, что слоны обладают особой эмпатией в отношении матерей с детьми, не важно, своего вида или чужого. В этих родственных узах для них, похоже, заключен какой-то очень глубокий смысл, сопряженный с томительно-горьким знанием: вероятно, слоны понимают, что потерять ребенка – это настоящая трагедия.
Серенити
Моя мать, которая не хотела, чтобы я демонстрировала свой Дар окружающим, дожила до тех дней, когда мир стал превозносить меня как успешного экстрасенса. Я привела ее на съемки, чтобы она познакомилась со своей любимой звездой мыльных опер, которая пришла ко мне на шоу за предсказанием. Я купила маме бунгало неподалеку от своего дома в Малибу и земельный участок, где было достаточно места, чтобы разбить огород и посадить апельсиновые деревья. Я водила ее на премьеры фильмов, церемонии вручения наград и за покупками на Родео-драйв. Украшения, машины, путешествия по миру – я могла дать матери все, чего она хотела, но оказалась неспособной предсказать рак, который в конце концов сожрал ее.
Я беспомощно наблюдала, как мама худеет и чахнет, пока не настал конец. Когда она умерла, то весила семьдесят пять фунтов, и казалось, порыв сильного ветра мог унести ее. Отец умер уже давно, а вот утрата матери воспринималась по-другому. Я была лучшей в мире актрисой – обманывала публику, заставляя людей считать меня счастливой, богатой и успешной, когда на самом деле ощущала, что какая-то основательная часть меня ушла в небытие.
Смерть мамы сделала меня более чутким экстрасенсом. Теперь я нутром понимала, как люди ухватятся за протянутые им нити в попытке заштопать дыру, возникшую там, откуда были вырваны любимые люди. В гримерке на студии я смотрела в зеркало и молилась: пусть мама придет ко мне. Я упрашивала Десмонда и Люсинду, чтобы они подали мне какой-то знак. Я же была экстрасенсом, черт возьми, и должна была получить подтверждение: в какой бы части «того света» ни находилась моя мать, с ней все в порядке.
