За неделю до того, как навсегда покинуть Ботсвану, я много часов провела, наблюдая за Кагисо, потерявшей сына, и описывая смерть Ммаабо. В один необычайно жаркий день я вылезла из джипа, чтобы размять ноги, и легла на землю под баобабом, где происходила моя последняя встреча с Томасом.
Я не отличаюсь чутким сном. И обычно не совершаю глупых поступков – не покидаю машину в тех местах, где часто проходят слоны. Но в тот раз… Я даже не помню, как закрыла глаза и уснула. А когда очнулась, блокнот и ручка валялись на земле, во рту и в глазах был песок, в волосах – сухие листья, а поверх меня лежало несколько веток.
Слонов, которые присыпали меня, поблизости не было, и это хорошо. Ведь они так же легко могли бы убить меня, как и похоронили заживо. Внезапному провалу в столь глубокий, чуть ли не коматозный сон и утрате обычной осмотрительности я могу дать только одно объяснение: тогда я уже не была собой, а стала чем-то бо́льшим, чем прежде.
Мне всегда казалось забавным, что слоны, обнаружившие меня спящей под баобабом, решили, что я умерла, хотя на самом деле в тот момент я была полна жизни как никогда. Новой жизни внутри меня было уже примерно десять недель, если быть точной.
Серенити
Однажды на моем телешоу выступал врач, который рассказывал о так называемой истерической силе, проявляющейся в экстремальных обстоятельствах. Когда речь идет о жизни и смерти, люди совершают невероятные поступки: к примеру, поднимают машину, наехавшую на их любимого человека. Физиологический механизм здесь один: высокий уровень стресса способствует выбросу адреналина, что в свою очередь ведет к тому, что самый обычный человек вдруг демонстрирует феноменальные способности.
В тот день у меня было несколько гостей: Анджела Кавальо, которая вытащила своего сына Тони из-под «шевроле-импала» 1964 года выпуска; Лидия Энгью, поборовшая белого медведя, погнавшегося за ее семилетним сыном, когда тот играл в хоккей на замерзшем пруду в Квебеке; и еще Диди и Доминик Пролкс, двенадцатилетние близнецы, которые подняли трактор, завалившийся набок при подъеме на крутой склон, чтобы освободить своего деда. «Это было просто безумие, – сказал мне Диди. – Мы потом вернулись и попробовали сдвинуть этот трактор с места хотя бы на дюйм, но у нас, естественно, ничего не вышло».
Вот что проносится у меня в голове в момент, когда Томас Меткалф бьет Дженну по лицу. Только что я смотрела на происходящее как зритель, а уже в следующее мгновение отталкиваю его в сторону и совершаю нырок, нарушая все пространственные и гравитационные принципы, так что Дженна приземляется прямо мне на руки. Оказавшись в моих объятиях, она глядит на меня с неподдельным изумлением, да я и сама удивлена не меньше.
– Можешь на меня положиться, – горячо заверяю я Дженну и понимаю, что вкладываю в это особый смысл.
Своих детей у меня нет, но, возможно, здесь и сейчас мне предназначено какое-то время побыть для этой девочки в роли матери.
Верджил тоже вступает в дело и толкает Томаса так сильно, что тот падает на стул. Услышав звук удара, в комнату влетают медсестра и санитар.
– Держи его, – командует сестра, и Верджил отступает в сторону, а санитар обездвиживает Томаса. Женщина смотрит на нас с Дженной, лежащих на полу. – Вы в порядке?
– Да, – отвечаю я, и мы поднимаемся на ноги.
По правде говоря, я не в порядке, да и Дженна тоже. Девочка осторожно ощупывает щеку, а я… кажется, меня сейчас вырвет. У вас когда-нибудь было ощущение, что воздух стал слишком плотным или необъяснимо холодным? Это называется соматическая интуиция. Раньше я была хорошим эмпатом – могла войти в комнату, будто трогая пальцами ног воду в ванной, чтобы проверить, как тут обстоит дело с энергетикой, и сразу определяла, негативная она или позитивная, произошло ли здесь убийство и не покрывает ли грусть слоями стены, подобно краске. А вокруг Томаса Меткалфа вихрится что-то странное и очень скверное, с какой стороны ни взгляни.
Дженна изо всех сил старается держаться, но я вижу, что бедняжка вот-вот разрыдается. Верджил отделяется от стены на другой стороне комнаты, он явно зол дальше некуда. Челюсти крепко сжаты; видно, парень с трудом сдерживается, чтобы не обрушить на Томаса Меткалфа поток ругательств, и вылетает за дверь, как торнадо.
Я гляжу на Дженну. Она смотрит на своего отца так, словно впервые видит его; может быть, отчасти это правда.
– Что же теперь делать? – тихо спрашиваю я.
Сестра поднимает на нас взгляд:
– Думаю, надо ввести успокоительное. Наверное, вам лучше будет прийти в другой раз.
Я, вообще-то, обращалась не к ней, но ничего. Может быть, так Дженне будет легче оставить отца, который до сих пор даже не извинился. Взяв девочку под руку и прижав к себе, я тащу ее прочь из палаты. Только переступаю порог, и дышать сразу становится легче.
Верджила не видно ни в коридоре, ни в вестибюле возле входа. Я веду Дженну мимо других пациентов, которые откровенно пялятся на нее. По крайней мере, хотя бы медперсонал больницы тактично делает вид, что не замечает едва сдерживаемых слез и припухшей, покрасневшей щеки девочки.
Верджил расхаживает взад-вперед около моей машины. Заметив нас, он говорит:
– Не надо было сюда приходить. – Он берет Дженну за подбородок и приподнимает ее лицо, чтобы осмотреть повреждения. – Намечается здоровенный синяк.
– Отлично, – мрачно отвечает она. – Будет весело объяснять бабушке, откуда он взялся.
– Скажи правду, – предлагаю я. – У твоего отца нестабильная психика. И если он поставил тебе фингал, это не покажется ей чем-то запредельным…
– Я знал это и до прихода сюда, – вдруг заявляет Верджил. – С самого начала подозревал, что Томас Меткалф был склонен к насилию.
Мы с Дженной таращимся на него.
– Как это? – спрашивает Дженна. – Мой отец не такой.
Верджил приподнимает бровь и повторяет:
– Томас Меткалф всегда был склонен к насилию. Мне встречались закоренелые психопаты, которые на людях были само очарование, а дома превращались в животных, становились настоящими тиранами. Во время расследования мы получали намеки на то, что твой отец плохо обращался с женой. Один из сотрудников заповедника обмолвился об этом. А там, в палате, твой папаша явно считал, что ты – это Элис. Следовательно…
– Моя мать сбежала, чтобы спастись от него, – говорит Дженна, – и значит, она не имела никакого отношения к смерти Невви Руэль.
У Верджила звонит мобильник. Он отвечает, наклоняясь вперед, чтобы лучше слышать говорящего, кивает головой и немного отходит в сторону.
Дженна смотрит на меня:
– Но это не объясняет, куда уехала мама и почему она не попыталась вернуться за мной.
Внезапно я думаю: «Она, похоже, завязла между небом и землей».
Я до сих пор не знаю, жива ли Элис Меткалф, но она ведет себя так, как вел бы призрак, который не переходит в потусторонний мир, поскольку страшится осуждения за то, что натворил в этой жизни.
