– Черт! – повторяю я и добавляю с широкой улыбкой: – Не знаю, что вы имеете против. По-моему, это прекрасное слово, очень емкое и удобное. Это может быть и существительное, и междометие, выражать целую гамму чувств – в общем, оно универсально.
Старушка принюхивается и оглядывает лежащие на полу вещи:
– Хочу напомнить вам, что жильцы сами отвечают за вынос своего мусора.
– Это не мусор. Это нужно мне для работы.
– Вот этот хлам? – Эбигейл недоверчиво прищуривается.
– Да, у меня тут целая лаборатория на дому.
– Лаборатория?! – ахает хозяйка. – Я так и знала, что вы занимаетесь темными делишками! Неужели?.. – Она испуганно прикрывает ладонью рот.
– Да успокойтесь уже! Я не имею отношения ни к наркотикам, ни к взрывчатке! – заверяю я ее. – Сколько раз повторять: я частный сыщик. А это все улики, связанные с одним делом, которое я в данный момент расследую.
Эбигейл упирает руки в боки:
– Это оправдание я уже слышала, придумайте что-нибудь новенькое.
Я растерянно моргаю. А потом вспоминаю: однажды, это было не так давно, когда я в очередной раз ушел в запой и плескался в собственном дерьме целую неделю, не выходя из конторы, Эбигейл заглянула ко мне проверить, в чем дело. И пришла в ужас: я сидел, уронив голову на стол, а комната выглядела как после взрыва бомбы. Я тогда сказал хозяйке, что работал всю ночь и, наверное, заснул. А мусор на полу – это, мол, вещественные доказательства, собранные экспертами по особо важным делам.
Хотя, по правде сказать, кто поверит, что криминалисты станут тщательно изучать пустые пакеты от попкорна и старые выпуски «Плейбоя»?
– Вы опять пили, Виктор?
– Нет, – отвечаю я и сам удивляюсь: надо же, за последние два дня мысль о выпивке даже не приходила мне в голову.
Мне просто не требовалось спиртное. Дженна Меткалф не только зажгла искру смысла в моей жизни. Она заставила меня бросить пить, а этого не могли добиться три реабилитационных центра.
Эбигейл делает шаг вперед и останавливается рядом со мной, балансируя между пакетами от улик. Она наклоняется, стоя на цыпочках, будто собирается поцеловать меня, но вместо этого принюхивается к моему дыханию и говорит:
– И правда трезвый! Ну просто чудеса в решете! – Старушка идет назад по своим следам и наконец оказывается на пороге. – Знаете, вообще-то, вы не правы. Мертвые разговаривают. Например, у нас с моим покойным супругом был свой секретный код, как у этого мастера побегов, еврея…
– Гудини?
– Точно. И мы договорились, что если муж найдет канал связи из загробного мира, то оставит послание, смысл которого смогу понять только я.
– Эбби, и вы верите в эту чушь? Никогда бы не подумал. – Я смотрю на нее. – А давно он умер?
– Да уж двадцать два года прошло.
– Дайте-ка я догадаюсь. Вы с ним без конца препирались.
Она некоторое время молчит, а потом вдруг заявляет:
– Между прочим, я бы давным-давно вас выселила, если бы не он.
– Неужели ваш покойный супруг ходатайствовал за меня с того света?
– Ну, не совсем, – отвечает Эбигейл. – Но его тоже звали Виктором. – И старушка закрывает за собой дверь.
«К счастью, она не знает, что на самом деле я Верджил», – думаю я и присаживаюсь на корточки рядом с очередным пакетом.
В нем красная футболка и шорты до колен, в которые Невви была одета в момент смерти. Такая же форма была в ту ночь на Гидеоне Картрайте и на Томасе Меткалфе.
А ведь Эбби права: на самом деле мертвые умеют говорить.
Я беру из стопки старую газету и расстилаю ее на столе. Потом аккуратно вынимаю из пакета красную футболку и шорты, раскладываю их на газете. Ткань запачкана – видимо, это кровь и грязь. Местами она разорвана – последствия встречи со слоном. Я достаю из ящика стола лупу и начинаю пристально изучать каждый разрыв. Разглядываю края, пытаясь решить, можно ли заключить, что дыры в ткани появились от удара ножом, а не от грубого растягивания. Я занимаюсь этим целый час и постепенно начинаю путаться, какие разрывы уже осмотрел, а какие еще нет.
И вдруг замечаю дырку, которую до сих пор не видел. Потому что она находится у самого шва, как будто нитки распустились в том месте на левом плече, где вшит рукав. Отверстие диаметром несколько сантиметров, такие, скорее, могут появиться, когда за что-то зацепишься.
Но главное, там застрял полумесяц обломанного ногтя.
У меня в голове сразу же возникает картинка: драка, борьба, кто-то хватает Невви за грудки.
В лаборатории без труда определят, принадлежал ли этот ноготь Элис. А если нет, мы возьмем образцы ДНК у Томаса. Хорошо бы проверить также и Гидеона Картрайта.
Я кладу улику в конверт, осторожно сворачиваю одежду и опускаю ее в пакет. И тут замечаю еще один конверт, в нем лежит бумажный пакетик меньшего размера, с фотографиями отпечатка пальца. Кусочек бумаги, на котором он был оставлен, обработали нингидрином, и на нем проявились предательские фиолетовые рифы папиллярного узора. Эксперт в морге выяснил, что рисунок совпал с большим пальцем левой руки потерпевшей. Неудивительно, если отпечаток взяли с чека, найденного в кармане у Невви.
Вынимаю из конверта маленький бумажный квадратик. Чернила выцвели до светло-лавандового оттенка. Можно попросить, чтобы в лаборатории снова поработали с чеком – проверили, нет ли на нем еще каких-нибудь отпечатков, хотя теперь они, вероятно, окажутся нечитаемыми.
Только убрав бумажку в конверт, я вдруг понимаю, что это зацепка. На чеке написано: «Оптовая торговля Гордона», а также стоит дата и время – утро того дня, когда погибла Невви Руэль. Я не знаю, кто именно получал на складе заказанную провизию. Но может быть, работники магазина вспомнят приезжавших к ним сотрудников заповедника и сообщат что-нибудь важное.
Если Элис сбежала от Томаса, то непременно нужно выяснить, куда именно она направлялась.
Такое чувство, что эта женщина исчезла с лица земли. Скрылся ли вместе с ней и Гидеон Картрайт?
Я не собирался звонить Серенити. Это получилось как-то само собой.
Вот я держу в руках телефон, а уже в следующее мгновение в трубке звучит ее голос. Клянусь, я вообще не помню, как набирал номер, хотя при этом был абсолютно трезв!
Вообще-то, я хотел спросить у Серенити, есть ли какие-нибудь вести от Дженны.
Не знаю, почему мне есть до этого дело. Казалось бы, пусть себе эта капризная девчонка живет как хочет – мне-то что, у меня и своих забот хватает.
Однако я так за нее беспокоился, что всю ночь не мог уснуть.
Думаю, это оттого, что Дженна, впервые войдя в мой офис и заговорив тем самым голосом, который преследовал меня в кошмарных снах, так резко сорвала пластырь с моих душевных ран, что они опять начали кровоточить. В одном эта девчонка, вероятно, права: я виноват, что проявил слабость и тогда, десять лет назад, пошел на поводу у Донни Бойлена, который пожелал закрыть глаза на явные нестыковки. Но она даже не подозревает, как важно выяснить для меня правду сейчас, чтобы найти свой путь.
