Лида Романовна была в нашем садике парторгом, поэтому она уже не в первый раз приходила к бабушке жаловаться, но обычно она говорила о чем-то скучном – и точно никогда еще так не кричала…
– Ну, с нашей домовой кухни я тебе никого дать не смогу. И из обкомовской столовой тоже. Сама понимаешь – праздники, мероприятия, высокие гости, поэтому работы много. Но я подумаю, кого из мамаш попросить завтра помочь на кухне. Надо чтобы только санкнижка в порядке была. Ты не в курсе, есть у вас такие? – бабуля закурила и забарабанила пальцами по столу.
– Навскидку не вспомню. По моей группе точно никого нет. А по другим – надо личные дела смотреть. Но ведь уже вечер. Не успеем!
– Ладно… Буду думать. А по раскладке, что завтра у детей в меню?
– Ну, завтра они приходят к десяти, из-за утренника, так что завтрака не будет. Обед у них ранний, в 12.00, там у нас щи, пюре с сарделем и компот. Но к трем часам дня мы обещали детям торты и чай! Торты я нигде не достану. В кулинарию заказ давать поздно, да и не положено по санитарным нормам. Только собственного приготовления.
– Свяжись с коллегами. Пусть другие сады выручат!
– Ну, это только если вы попросите. Мне они откажут! И потом нам нужно 14 килограммов выпечки. Столько в одном месте никто не даст. А разносортицу, сами знаете, профком не разрешит.
– Как у тебя все сложно, Лида… Неужели нельзя было вчера подумать, позавчера?
– Так они только сегодня все затемпературили. Как сговорились. Я их даже на полдник не оставила, чтоб заразу не разносили. Детям давали молоко и зефир, хоть и не положено! – Лида Романовна шмыгнула носом и чихнула.
– Так! Отставить! Еще ты мне заболей! Давай двигай домой, а мы тут с внучкой будем думы думать… Инна Витальевна, извольте выйти из-за двери. Я прекрасно вижу, что ты подслушиваешь!
Меня всегда удивляла бабушкина способность видеть сквозь стены. Наверное, у нее в роду были какие-нибудь волшебники. Мама была уверена, что баба Аня и сама немножко ведьма. Во всяком случае, она убеждала в этом мою Мирру.
Когда заплаканная Лида Романовна ушла, бабуля позвонила Беренштамам и попросила Анну Ароновну заглянуть к нам на минуточку. Я ужасно обрадовалась, так как Анна Ароновна почти никогда у нас не бывала, а если и заходила пару раз, то скромно жалась на пороге, прося у мамы какую-нибудь мелочь, чаще всего свежие дрожжи, или аммоний для теста, или ваниль для него же.
Дожидаясь свою старшую подругу, я не отходила от приоткрытой входной двери, в результате жутко замерзла.
– Ты чего дрожишь как осиновый лист? – обняла меня бабушка. – Зачем холод в дом напустила?
– Ничего и не дрожу. Просто немножко закоцюбла.
– Что ты сделала?
– Закоцюбла.
– Это где ты таких слов нахваталась?
– У нас во дворе все так говорят. Это, наверное, на украинском. Или на еврейском. Я точно не знаю.
– Это, сударыня, не на украинском. Это бог знает на каком! Я тебе сто раз говорила, чтобы ты не коверкала родную речь. А ты вечно доводишь меня до белого каления! Шагом марш на кухню и сидеть у батареи смирно! Нос никуда не высовывать!
Этого бабушкиного «белого калена» я боялась как огня. Да и не только я. Мама тоже. Жаль, что она сегодня пошла к тете Неле волосы красить. Теперь меня и защитить некому. Если только Анна Ароновна вовремя успеет..
И она успела!
– Анна Георгиевна? Что у вас случилось? С Иннушкой что-то?
– Да нет, жива-здорова. Но в наказание отправлена на кухню, греться у батареи. Она вас так ждала, что в халате на сквозняке наплясалась до синего носа и судорог. А случилась у нас неприятность в ее садике.
– Господи, что такое?
– Грипп. И вся кухня на больничном. Я вас позвала вот с каким вопросом. Весной я вас устраивала в наш профилакторий поваром. Верно?
– Да. На два месяца. Пенсионерам же дольше нельзя…
– Совершенно верно. А не подскажете, медицинская книжка у вас сохранилась?
– Конечно. Ее на год выдают.
– Чудесно! Тогда, милая моя Анна Ароновна, будет у меня к вам нижайшая просьба. Не сможете ли вы завтра накормить нашу с вами красавицу и еще примерно 120 ее товарищей обедом? Безусловно, мы решим, из какого фонда будет оплачена ваша работа.
– Да я с удовольствием. Но справлюсь ли?
– Помощь мы вам обеспечим. Вы в профилактории сколько человек кормили?
– В среднем пятьдесят.
– Одна?
– Не совсем. Там же всегда практиканты из кулинарного техникума, ну, и посудомойки штатные.
– Замечательная идея! Практикантов я пришлю. Договорюсь. А посуду вам мыть и не придется. Благодарные родители помогут. Это всего один обед! Сад после утренника открывается только второго января, так что, я думаю, к тому времени повара уже на работу выйдут.
– А что готовить?
– Э-э-э… Щи, пюре, компот, ну, и сардельки сварить.
– Это я точно сумею.
– Значит, вопрос мы решили. Ира Рахубовская в шесть утра отвезет вас в сад, все инструкции получите у заведующей. Она же и продукты выдаст. Теперь бы решить вопрос с выпечкой, и можно вздохнуть свободно.
– А что с выпечкой?
– Так утренник же! Дети будут угощений ждать.
– Давайте я им рулет с крэмом сделаю. Это быстро, сытно и вкусно. Если бы только сгущенное молоко в садике было.
– Много нужно? На 14 килограммов рулета?
– Дайте прикинуть… Чтоб с запасом – аккурат 17 банок.
– Доставим! Если есть вопросы – задавайте. Если нет, то я тогда освобожу внучку из плена, а то она уже все ногти искусала…
Я с ужасом отдернула руку ото рта и опять покосилась на прикрытую дверь. К счастью, она в ту же секунду распахнулась, и в нашу огромную кухню влетела моя дорогая подруга – маленькая, веселая, в накинутом прямо на халат пальто и сбившемся на плечи ажурном пуховом платке. Сама не знаю почему, но я с облегчением разревелась и рассказала тут же и про карантин, и про повешенных несчастных собак, и про вырванные волосы, и про кобеля Леньку, который увез нашего музрука в город Жданов…
– Ничего, малыш, ничего! Завтра мы такой с тобой пир горой устроим! Накормлю вас по-царски.
– По-царски нельзя. Мы же советский садик. Нас только по-кремлевски можно. Или как там бывает?
– По-кремлевски, говоришь? Ну, хорошо! Есть у меня один секретный рецептик. Приготовлю вам любимые щи Сталина. Их ему мои родители готовили. Говорят, он потом только такие и ел.
– Сталина? Это который был раньше Брежнева и войну выиграл?
– Его. Иосифа Виссарионовича. Будь он трижды неладен.
– Неладен? Почему? А так можно говорить?
