А еще в этот день у меня самой оказалось много подарков, которые мне преподнесли и мои любимые родные, и соседи, и Беренштамы, и Мирра, и даже Аркашка Иванченко и еще другие мальчишки с нашего двора. Больше всего подарков было про школу, в которую я должна была идти уже следующей осенью, сразу как 2 августа мне исполнится 6 лет. Хоть все вокруг и говорили, что в 6 лет меня туда отдавать рано, но бабуля считала, что школа будет для меня полезнее садика, иначе я просто сведу с ума и воспитательницу, да и всех остальных тоже. Во мне оказалось слишком много какой-то энергии, и нужно было ее, прямо как нашу речку, «направлять в правильное русло». Тем более что в нашей школе осенью первоклашек брала бабушкина подружка Софа Антоновна, а она «умела делать из детей людей». Эту Софу Антоновну я один раз видела, и она мне очень сильно не понравилась: высокая, худая, красно-рыжая и конопатая (хоть я думала, что у взрослых конопушек не бывает). Она ткнула в меня холодным пальцем и без улыбки сказала: «Попадешь в мой класс, и я назначу тебя старостой. А староста должна быть кристально-чистой девочкой, образцом для своих товарищей!»
Поэтому я, конечно, с радостью рассматривала и новенький портфель, и вкусно пахнущий свежим деревом пенал, и стопку тетрадок в клеточку, в линейку и в косую линейку, и коробки с карандашами, но образ Софы Антоновны немножко эту радость омрачал.
Тем не менее главный сюрприз ждал нас всех поздно вечером. В этот день в нашем театре имени Щорса давали спектакль по повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие». Бабушке, оказывается, еще месяц назад прислали семь билетов на премьеру. Но бабуля была в больнице, а мама о билетах забыла. И если бы она в 5 часов вечера не полезла в бабулину шкатулку за маленькими маникюрными ножницами и не наткнулась бы на билеты, то пропали бы они, как пить дать, совсем.
– Иннуль, ого! Смотри, о чем мы с тобой забыли! Ну-ка, доставай свое самое нарядное платье, а я сейчас Мирре и Нелке звякну, тоже их в театр позову.
– А мне Аркашу можно?
– Можно!
– А…
– И Беренштамов своих зови! Только давай быстро. В семь вечера начало!
Анна Ароновна жутко разволновалась. Она, оказывается, очень любила театр, но Борис Абрамович водил ее туда лишь на гастроли московских артистов, летом. Билеты хоть и стоили не слишком много, но лишних денег у моих друзей не было.
Тетя Неля пойти не смогла. Дядя Саша Китайский так наотмечался на женский день, что она была занята грандиозным с ним скандалом. Зато Мирра смогла. Она ждала нас с мамой на улице невозможно нарядная, красивая и ароматная. Аркашке мама отдала свой букет, чтобы он подарил его артистам, и Анна Ароновна сказала, что это очень благородно.
Спектакль произвел на всех большущее впечатление. Мы смеялись, потом плакали, потом злились на фашистов, потом снова плакали в самом конце, когда ставший старым и седым как лунь командир женского отряда пришел на могилки к своим девочкам… Взрослые по дороге домой вспоминали войну, ну а мы с Аркашкой поклялись, что обязательно сделаем такой спектакль для всего нашего двора. Мирра обещала, что будет нам аккомпанировать на пианино.
Репетировали мы почти целый месяц. Мучительно вспоминали текст (в результате я сочинила историю заново), имена героинь (мама где-то посеяла программку), придумывали костюмы, разучивали военные песни. У нас была одна проблема: никто во всем дворе не хотел играть роль фашистов. Наконец согласился Борис Абрамович, а Анна Ароновна пообещала, что будет нашим гримером. Поскольку слова в спектакле учились хуже, чем детские стишки, мы решили, что запоминать их до буквочки необязательно. Мирра даже объяснила, что это будет музыкально-литературная импровизация. Зато военные песни отлетали от зубов.
Бабушку к этому времени уже выписали из больницы, а тут как раз подоспел и День освобождения нашего города от немецких захватчиков, поэтому бабуля решила, что спектакль мы будем играть в Доме культуры, на настоящей сцене, не только перед нашим двором, но и перед ветеранами района, вместе с другими самодеятельными коллективами.
Наступил день премьеры. Наш гример (Анна Ароновна) чуть было не опоздала, потому как готовила торжественный ужин для артистов и соседей, но все-таки успела.
После выступления танцевального ансамбля Дома культуры на сцене соорудили настоящий окоп из мешков и брезентовой ткани, поставили несколько красивых березок, на которые дядя Вова Кот вместе с Ленкой весь вечер наклеивал листочки, разложили покрашенные в зеленый цвет половики, которые изображали траву…
Мирра подошла к пианино, улыбнулась нам, заиграла вступление, и занавес пополз в разные стороны. Вся наша группа из пяти зенитчиц – меня, Лены Кот, Светы Дейдей и двух сестер Уманских под руководством Аркашки Васкова запела севшими от страха голосами: «Мы шли под грохот канонады, мы смерти смотрели в лицо, вперед продвигались отряды, вперед продвигались отряды спартаковцев смелых бойцов»…
– Боец Метельская, – сказал петушиным голосом Аркашка, стараясь спрятаться подальше от черного страшного зала в глубину сцены, – доложите обстановку разведки!
– На разведку пойдет боец Кот, которая вчера бегала в соседнюю деревню, где у нее живет грудная дочь, про которую никто не знает, – пропищала я, откашлялась и произнесла громче: – Кот! Иди и доложи командиру!
Долго уговаривать Ленку не пришлось. Она мухой удрала со сцены.
– А что, девушки-бойцы? – спросил Аркашка, – вы давно ли мылись в бане? Смерть нужно встречать чистыми!
Мы растерялись. Про баню у нас тоже было, но это уже потом, когда из разведки вернется зенитчица Кот.
– Товарищ командир! В лесу, наверное, немцы! – стала подмигивать Аркашке и толкать его в бок старшая Уманская. – И не двое, как нам доложит Лена Кот, а шестнадцать.
Мирра тоже растерялась. По плану у нас шла песня про то, что «и разведка доложила срочно», а после слова «шестнадцать» выскакивал с автоматом дядя Боря и начинал в нас стрелять, и тогда она просто громко играла тревожную музыку…
Дядя Боря среагировал первым и выскочил из-за кулис.
– Хенде хох! – заорал он и застрочил из детского пулемета в воздух.
За спиной фашиста робко топталась разведчица Лена. Аркашка храбро закрыл нас руками и спиной стал толкать к окопу.
– Девочки прячьтесь! – заорала я, зенитчицы завизжали и прыгнули в окоп, где нас уже ждала Анна Ароновна с бинтами и красной краской из томата. Дядя Боря зачем-то прыгнул в окоп вместе с нами, продолжая стрелять из автомата.
Мирра заиграла «Солнечный круг», который Аркашка должен был спеть соло в самом конце. Мой приятель тут же вынырнул из окопа, успев надеть белый парик и пиджак с медалями. В зале раздались сдержанные смешки. Мы лихорадочно гримировались, переживая, что все пошло кувырком, а Анна Ароновна советовала нам успокоиться и все-таки спеть песню про «Трех танкистов», как будто так и положено. Зрители-то не знают ни про баню, ни про другой текст.
Песня закончилась. Аркашка раскланялся и без запинки проговорил свои слова, развернувшись к окопу: «Спите спокойно, мои дорогие девочки! Мы отомстили за вашу смерть. Все фашисты убиты, а наша страна победила. Я обещаю, что до конца своих дней буду приходить сюда, на вашу могилу, потому что никто не забыт!»
