Тем временем какой-то веснушчатый парень продвигал идею выпускного вечера без темы, которую встретили в штыки. В суматохе я уличила минутку, извинилась и выскользнула в туалет, откуда по запасному телефону позвонила Сэмми. Спустя полтора гудка тот снял трубку.
– Слушаю.
– Это я. Сейчас сделаю из телефона Фрэнджа кирпич.
– Наконец-то, – сказал Сэмми.
Можно подумать, я последние дни ничего не делала и развлекалась.
– Ты должен удалить фотки из облака и с жесткого диска сразу же, как я убью телефон.
Сэмми замолчал.
– Хорошо, но я сейчас не дома.
Какого черта? Сегодня среда. В среду после уроков он сразу идет домой. В остальные дни, впрочем, тоже.
– Ты издеваешься? – спросила я.
– Буду через десять минут. Марго, не переживай.
– Ты хотя бы предупреждай в следующий раз, когда тебя не будет дома.
– Хорошо. А ты предупреждай, когда собираешься ломать телефон объекта!
Он прав. Наверное, и впрямь стоило сказать ему заранее. Но прежде Сэмми всегда был на месте. Мне не приходилось согласовывать с ним расписание.
– Хорошо, через десять минут. Напиши, когда будешь готов.
– О’кей.
Чтобы план сработал, Сэмми надо зайти в Инстаграм Фрэнджа и удалить фотографию в тот самый момент, когда я спалю телефон. Раньше нет смысла, потому что Фрэндж может загрузить ее повторно. А так получится, будто фотография пропала сама собой, а телефон заглючил из-за какого-то технического сбоя. Фрэндж никогда не узнает, что по его душу наняли команду хакеров.
Пора за дело. Вместо того чтобы вернуться в класс, я вышла через заднюю дверь на школьную парковку, где возле велосипедов слонялись несколько парней, увешанных пирсингом. Я дала им двадцатку, попросив врубить пожарную сигнализацию. Через пять минут по коридорам понеслось громогласное: «ПИУ! ПИУ! ПИУ!»
Из аудиторий посыпали студенты: театралы в костюмах, участники модели ООН и прочие любители клубов. Я окольными путями пробралась в опустевший класс Фрэнджа и схватила с полки электромагнит, который заметила вчера на видео.
Фрэндж по глупости оставил ящик стола незапертым. Я вытащила из горы мобильников его телефон. Можно просто разбить, но мне пришла в голову идея получше (хоть и позаковыристей). Надо сломать телефон так, чтобы это было незаметно. Электромагнит сгодится как нельзя кстати.
Я положила телефон поверх катушки. Через пять-десять минут он поджарится пуще тоста. Прощайте, фотографии миссис Блай (и все остальное тоже). При этом внешне аппарат не пострадает. Никто не догадается, что его трогали. Идеальное преступление.
Убедившись, что прочие телефоны лежат на расстоянии, я включила магнит и запустила таймер.
Из громкоговорителя донесся голос:
– Без паники. Ложная тревога. Все в порядке. Можете возвращаться к занятиям.
Черт. Черт! Черт! Я проверила таймер. Прошло всего две минуты. Я выглянула в коридор. Ученики возвращались в школу. Времени не оставалось. Я отключила магнит и проверила телефон.
Нажала кнопку включения. Ноль реакции. Попыталась перезагрузить. Ноль реакции.
Еще раз. Ничего. Кирпич.
За дверью слышались голоса. Надо торопиться. Я отсоединила магнит, бросила телефон Фрэнджа в лоток и убрала в нижний ящик стола. Захлопнула его, вскинула голову, и…
Увидела в дверях Сутулую. Та невозмутимо глядела в ответ. Осуждает? Сейчас сдаст меня Фрэнджу?
Мы молча уставились друг другу в глаза. Она посмотрела на ящик с телефонами и снова перевела на меня взгляд. Чуть заметно кивнула и зашагала к своему месту. Все-таки мы успели подружиться. Я вышла из класса сквозь поток учеников и направилась к автобусной остановке.
По дороге я написала Сэмми:
МАРГО: Операция «Смертельный магнит» прошла успешно. Кирпич готов.
МАРГО: Твой выход. Лови мячик. Раз уж любишь бейсбол.
СЭММИ: иногда ты слишком извращаешься. можно было просто разбить
МАРГО: Потому что я гений. Пусть думает, что телефон умер сам собой. Никаких подозрений.
Прошла минута:
СЭММИ: все равно слишком сложно. я бы разбил
МАРГО: Удаляй скорее фотку.
Еще минута, и наконец:
СЭММИ: готово
Я написала миссис Блай, что работа выполнена и можно перевести оставшуюся часть гонорара. Уф! Ура! Прямо гора с плеч.
Тем временем я дошла до остановки. Через полчаса я была дома. Съела все, что оставила на столе мама, потом послушала несколько криминальных подкастов и наконец вытянулась на кровати. Проверила «Шлюшек Рузвельта». Кроме Мишель Брукнер, никого больше не добавили. И то хорошо.
На телефон пришло сообщение от Эйвери.
ЭЙВЕРИ: Я соскучился. Подвезти завтра до школы?
МАРГО: Конечно.
Хотела добавить еще что-нибудь, но тут написал Сэмми:
СЭММИ: дай знать, если подвернется новая работа
У меня екнуло сердце. Ужасно хотелось сказать: «Вообще-то я взялась за самое сложное дело в моей карьере и пока не справляюсь. Помоги мне взломать компьютер Гарольда Минга!» Но слово есть слово. Поэтому я напечатала в ответ:
МАРГО: Конечно.
После этого я перевела телефон в режим полета. На сегодня с меня хватит.
15. В темной-темной комнате с Гарольдом Мингом
Я проснулась в шесть утра оттого, что в носу хлюпали сопли. В голове стучало, горло першило. Адреналин после победы над Фрэнджем выветрился, и меня сразило простудой или гриппом. Надо бы остаться дома, заказать еды в соседнем вьетнамском ресторанчике и занести дело миссис Блай в отчет. (Самое неприятное в управлении малым бизнесом – это необходимость заполнять сотни бесполезных бумаг. Такое ощущение, что домашняя работа никогда не закончится.)
Я собралась отправить Эйвери сообщение, чтобы тот за мной не заезжал, но он меня опередил.
ЭЙВЕРИ: Совсем забыл, что у меня сегодня фотоклуб. Может, перенесем на субботу?
Хотелось написать «договорились», залезть в постель и не вылезать оттуда ближайшие три дня. Однако у меня возникло нехорошее предчувствие, что отлежаться в кровати, как полагается всякому больному человеку, не удастся. Упоминание о фотоклубе навело на некоторые размышления. Я дотащилась до стола и открыла досье на Гарольда. Ага. Гарольд тоже ходит в фотоклуб.
У них с Эйвери было не так много точек пересечения. Отчего-то Эйвери, при всей своей любви к школьной общественности, избегал Группы поддержки. Он мельком обмолвился, что как-то раз ходил к ним на заседание, но его «не впечатлило». Значит, там и впрямь было жутко. Вдобавок их президент три часа подряд играл на акустической гитаре – то есть примерно на два часа пятьдесят семь минут дольше, чем хотелось бы.
