Дорогая Марта!
Эйприл совсем помешалась на ведьмах. Она уверена, что нашла их пристанище в лесу за домом: грибы там образуют кружок, и на этих грибах, по словам Эйприл, они и усаживаются поболтать перед шабашем. Она не раз уговаривала меня пойти с ней посмотреть, она мне все покажет, она найдет точное место, потому что сделала пометки на кустах вокруг. Но мне неохота тратить время на эти глупые суеверия. К тому же, если ведьмы помещаются на грибах, они должны быть крохотными, правда? Так что, если уж на то пошло, это скорее феи, а не ведьмы. Маленькие индейские феи с длинными черными волосами в платьицах из выбеленной кожи.
Как бы там ни было, наш разговор услышал мистер Пэрри и тоже решил высказаться на этот счет, впрочем, весьма бестолково. Обычно такой молчаливый, он вдруг принялся что-то сбивчиво рассказывать о кострах и пытках, так что в конце концов отец перебил его, сказав, что такое никогда не должно повториться.
– Нас бы тоже, как Салемских ведьм, моралисты сожгли бы на костре, будь на то их воля, – сказал он.
Матушка сказала, что не стоит преувеличивать и что все это дела давно минувших дней.
– Не так уж и давно, – возразил отец.
Мать пропустила это мимо ушей и принялась объяснять нам – наверное, чтобы успокоить, – что когда-то ведьмами объявляли женщин, которые всего лишь лечили болезни травами. И я тут же вспомнила, что видела такую женщину, она дружит с Прекрасным Господином. Она тоже живет в хижине, но ее хижина не такая опрятная, как у него, это жалкая прилепившаяся к скале лачуга, сверху над ней нависает скальный выступ, образуя как будто вторую крышу; а издалека виднеется только темное пятно на склоне, и кажется, что это пещера, а не дом. Ее зовут Эбигейл, она всегда одета во все черное, а волосы с белыми прядями собраны в хвост, как у индианок, но она не индианка, а просто очень старая.
– Знаю, я с ней знакома, – сказала матушка (как мамы умудряются всегда всё знать?). – Хорошо, что она живет по соседству: если кто-то из нас заболеет, всегда можно обратиться к ней за помощью, и она всех вылечит благодаря своим древним премудростям.
Надеюсь. Вообще-то у меня никогда ничего не болит, даже насморк меня не берет: я вечно ношусь как угорелая и так закаляюсь. Чаще всех в семье болеет Джун – наверное, потому что она еще маленькая.
Позже, когда взрослые ушли заниматься своими делами, а мы остались, как всегда, поболтать на веранде, Оглобля заявил, что у них, то есть у него на родине, феи не такие уж добрые. «Бывают такие феи, которые подменяют младенца в колыбели: живешь с нормальным братиком и вдруг раз – обнаруживаешь вместо него детеныша феи с острыми зубами, а твой настоящий брат уже где-то в лесу, растет как трава, но забрать его нельзя, потому что только феи могут решать, пришла ли пора обменять детей обратно, – выдал он нам на одном дыхании. Слова будто вырывались у него сами собой, и он не в силах был их сдержать. Он перевел дух и продолжил: – Поэтому с младенцев никогда нельзя спускать глаз, но если заснуть, и глаза закроются сами собой, или просто отвлечься на секунду, тогда всё, пиши пропало: феи так ловко пеленают и заворачивают в одеяло своих детенышей, что их не отличить от человеческих. – Потом он понизил голос: – Мой брат – подкидыш фей. А мама из-за этого умерла виноват. – Он вытер слезы и немного помолчал. – Когда папа сидел над книгами, а мама хлопотала по дому, я должен был за ним следить. Но, наверное, в какой-то момент я отвлекся, и вот, в общем, это случилось. Теперь мой брат навсегда останется маленьким», – заключил он совсем шепотом.
Эйприл спросила, где же его брат сейчас и почему они не взяли его с собой – раз он такой маленький, он, скорее всего, не занял бы много места на корабле. Тогда Оглобля покраснел и сказал, что его брат маленький не ростом, а по-другому, и они поручили его заботам одной деревенской женщины, она держит у себя таких детей, но уже несколько месяцев о нем нет никаких вестей.
Бедный Оглобля. Он был весь белый, когда рассказывал это, но похоже, выговориться для него было все же большим облегчением. Лучше выплеснуть наружу, чем держать внутри. Знаешь, Марта, я впервые посмотрела на него, как на человека, а не странное существо, которое зачем-то приехало к нам и толком не знает, куда деваться. Ведь человечными нас делают именно наши слабости, страхи и боль. А если получается рассказать о них другим, ты как будто сваливаешь с плеч тяжелое бремя, можешь забыться на секунду и сразу чувствуешь себя немного легче.
Я, конечно, не суеверная, но теперь, если матушка просит меня приглядеть за Джун, я стараюсь быть гораздо внимательнее, мало ли. Пока что, во всяком случае, ее не подменили: я знаю каждую складочку на ее ручках и ножках, я бы заметила. Думаю.
Теперь мне хочется сочинить сказку о феях, чтобы отвлечься от этих мрачных мыслей. Там будет фея Жасмин, в белом шелковом платьице, фея Асфодель в полосатой юбке, фея Аквилегия в бальном платье из лилового бархата, с темными, как у меня, волосами и таинственным видом. Асфодель будет похожа на Эйприл: с большими кроткими глазами и миловидная. А Жасмин будет светленькой и круглой, как Джун. Хочешь, тебе тоже придумаем свою фею, Марта? Мы назовем ее Поппи
[6] и дадим ей платьице из лепестков мака, я знаю, что тебе очень хотелось бы одеваться в красное, а твоя мама не позволяет, потому что у тебя и так огненно-рыжие волосы. Но в волшебных сказках можно всё.
Или, наоборот, напишу страшную и таинственную сказку об огородном пугале, которое оживает и начинает разгуливать среди людей как ни в чем не бывало, только из-под одежды у него торчит солома, и в конце концов оно, само того не замечая, теряет всю солому и складывается пополам, как обрывок тряпки; или о духе юноши, который умер c горя, когда его отвергла девушка (он был еще тогда из плоти и крови), и вернулся с того света, чтобы преследовать жестокую; однажды он напугал ее до смерти, так наконец-то свершилась месть, и теперь они могут любить друг друга вечно в мире теней – если, конечно, она больше не будет так привередничать.
