Он не был пуст, чего я отчасти ожидал, так что при виде тела испытал скорее облегчение, чем шок, ведь как ни крути, а именно ему и положено там быть.
Краткая научная лекция. Тридцати пяти лет достаточно, в зависимости от плотности закрывания и материала, из которого сделан гроб, чтобы находящийся внутри его труп полумумифицировался. Такого срока маловато для разжижения всех тканей, и кости не рассыпаются в прах раньше, чем минует столетие, так что в результате вы увидите скелет, покрытый чешуйчатыми серыми ошметками сухожилий. В то время я не знал этих научных сведений – мне пришлось ознакомиться с ними позже, чтобы написать об этом, – и не понимал, на что надеялся Майкл, какие выводы, криминалистически или интуитивно, по его мнению, я должен был сделать при виде недоразложившегося трупа. Я покачал головой, сознавая бессмысленность всего этого.
Но в гробу могло находиться что-то еще, рассудил я. Майкл наверняка извлек оттуда все действительно важное, хотя он же пытался что-то мне показать, хлопал себя по карманам и ругался, не находя искомое. Но если это что-то умещалось у него в кармане, зачем прятать его в огромном гробу, скажите на милость? И зачем Майкл стал бы тащить сюда весь гроб, если из него уже вынуто то, что нужно?
Я должен был осмотреть все повнимательнее. Свет фонарика (батарея: 31 %) первым делом упал на остатки человеческой ступни, которая в отдельности от всего остального напоминала маленькую птицу: длинные тонкие кости формировали подобие клетки. Двигаясь взглядом вверх по ногам, восковым в процессе распада, я пытался вспомнить уроки биологии в старшей школе и проверить, все ли на месте. Скелет был не такой образцовый, как те, что встречались мне в учебных кабинетах, грудная клетка наполовину рассыпалась, и казалось, что в ней больше ребер, чем положено. От одежды не осталось ни кусочка, только несколько золотых пуговиц лежали рядком на груди, напоминавшей изорванный ветрами парус, да пряжка ремня завалилась в провал бывшего живота.
Должен признать, хоть я и смотрел на мертвого человека, которого мой отец убил выстрелом в шею, но ничего не чувствовал. Ни угрызений совести, ни отвращения. Я смотрел на этот труп так же, как на то тело со склона горы, – с отвлеченным, чисто научным интересом. А теперь, после рассказа Майкла о том, что эти останки когда-то были негодяем, который пытался убить моего отца, я переживал и того меньше. Тело в гробу ничего для меня не значило. Много лет я старался как мог защититься слепым неведением, ничего не знал об этом давно умершем полицейском, даже не был уверен, что мне известно его имя.
Только в последний раз, когда я его видел, у него не было двух голов.
В этот гроб я уже заглядывал – на похоронах, и он совершенно точно был занят одним человеком. Я терялся в догадках, кто еще лежал в гробу и как он туда попал.
Второй череп был меньше, хотя находился в той же степени разложения. Его обтягивала плотная, задубевшая кожа. Он был перевернут вниз лицом, челюсть утыкалась в когда-то белую подушку, так что я видел зубчатую дыру в затылочной части, трещины тянулись от нее к ушам. Выстрел или удар, я не мог определить, но, разумеется, после такого не выживают. Теперь, глядя внимательно, я заметил светлые тонкие кости – позвоночник – рядом с большим скелетом. Ребра их переплелись в процессе разложения плоти, и это объясняло, почему я сперва подумал, что некоторые кости тоже начали распадаться, а они на самом деле были от другого трупа.
Я внимательнее осмотрел позвоночник, спустился взглядом до поясницы, согнутых коленей, стоп (маленькие птичьи скелеты), подсунутых под бедра большого скелета, будто малыш искал защиты, прятался, цеплялся за взрослого. Это напоминало знаменитую обложку журнала «Роллинг Стоунз» с Йоко Оно и Джоном Ленноном. Каковы бы ни были мои познания в биологии, один аспект во всей этой сцене был неоспорим. Небольшой размер костей. Второй скелет принадлежал кому-то маленькому. Юному.
Майкл привез сюда гроб, чтобы показать мне это: тело ребенка, свернувшегося калачиком рядом с костями полицейского. Теперь нужно выяснить зачем. Только я сделал шаг к двери…
Как фургон тронулся с места.
От первого толчка я лишь слегка качнулся назад на пятках. Желудок пружинисто подпрыгнул, а весь организм попытался соединить вновь обретенную скорость движения в пространстве с прикованными к месту ногами. Поскольку я пребывал в полумраке, моему мозгу потребовалась пара секунд, чтобы порадоваться, что я все еще нахожусь в равновесии. Я двинулся вперед на подгибающихся ногах. Идти было всего несколько метров, но хочу предупредить вас: случившееся дальше произошло за считаные секунды. Раздалась серия настойчивых ударов в стенку фургона.
– Эрни, вылезай из этого чертова фургона! – Женский голос.
Я не мог различить: это Эрин или София.
Я попытался поднажать, силясь сохранять равновесие. У меня было странное ощущение, словно я иду вверх по холму, а это означало, что фургон двигается вперед и вниз, а я иду в противоположную сторону, к задней двери. Брезентовые стропы, висевшие на стенках, наклонились к кабине. Стук по борту продолжился, но громыхание колес, ускорявших вращение, заглушало сопровождавшие его голоса. Хотя мне было ясно, что они говорят: «Быстрее». Я уже и сам догадался. Фургон катился с горы. И ближайшее место, где поверхность была ровной, находилось посреди замерзшего озера…
Полоса света упала в кузов, когда дверь, содрогаясь, приоткрылась на полметра. Эрин просунула внутрь голову, тяжело дыша и размашисто шагая, чтобы не отставать.
– Давай, Эрни. Скорее! Склон становится круче.
– Что, черт возьми, происходит?! – закричал я, вразвалку двигаясь к ней, преодолевая наклон пола.
– Ручник отказал. Ты, наверное, качнул машину, и она поехала. Кроуфорд пытается залезть в кабину и тормознуть. На земле какая-то коричневая дрянь, может, тормозная жидкость, так что давай, не возись там, а вылезай, вдруг мы не сможем ее остановить.
Она попыталась толкнуть вверх похожую на жалюзи дверь, но не смогла сделать это на ходу. За несколько секунд Эрин пришлось перейти с быстрого шага на судорожные скачки по снегу, в котором она утопала по голени. Фургон двигался медленно, но поспевать за ним все равно было трудно. Я знал, что до дороги всего метров сто, а за ней метрах в двухстах – озеро. Склон становится по-настоящему крутым только за дорогой, но фургон очень тяжелый, если он наберет приличную скорость, его будет не остановить. Надо было выбираться, пока он не разогнался по-настоящему.
– Давай спрыгивай, – сказала Эрин и протянула мне руку. – Снег мягкий, так что ныряй.
Я опустился на одно колено, тут как раз фургон снова дернулся, сильнее, чем в первый раз. Я упал, Эрин не успела меня подхватить, потянулся к стропе, промахнулся и, грохнувшись на зад, покатился по полу и скользил, пока не врезался с глухим стуком спиной в стенку кабины. Фургон, вероятно, вышел на склон, так как все вокруг зашевелилось: свисающие вниз стропы хлестали по стенам и моему лицу, где-то свалился на пол ящик с инструментами, болты и гаечные ключи отрикошетили от пола и усеяли заднюю стенку фургона. Я успел наклонить голову как раз вовремя, чтобы увернуться от летевшей жалом прямо мне в глаз отвертки, она клацнула по металлу рядом с моим ухом.
