Он бежит вверх по лестнице, а я оборачиваюсь к Эмме:
– Он всегда такой?
– Примерно. – Эмма смотрит на меня. – Что-нибудь из сказанного Джейкобом вам поможет?
– Все это дает пищу для размышлений, – отвечаю я.
– Картина меняется, если там есть признаки борьбы, – замечает она.
Я вскидываю бровь:
– Вы тоже тайный криминалист?
– Нет, несмотря на все попытки Джейкоба научить меня. – Она бросает быстрый взгляд в окно и продолжает: – Я думала о матери Джесс. Когда она в последний раз общалась с дочерью, наверняка ведь они говорили о какой-нибудь чепухе, понимаете? Ссорились из-за того, что Джесс никогда не звонит или забыла послать тете открытку с благодарностью. – Эмма смотрит на меня. – Раньше я говорила своим мальчикам, что люблю их, каждый день, когда укладывала спать. А теперь они ложатся позже меня.
– По словам моего отца, жить, испытывая сожаления, все равно что ехать на машине, у которой есть только задний ход. – Я слегка улыбаюсь. – Несколько лет назад у него случился инсульт. До того я часто включал автоответчик, когда он звонил, у меня не было времени на разговоры о том, дойдут ли «Сокс» в чемпионате до игр на вылет. Но после я стал сам ему звонить. И каждый раз заканчивал разговор словами: «Я люблю тебя». Мы оба знали почему, и мне было неловко их произносить, ведь я столько лет не делал этого. Я как будто пытался взболтать океан чайной ложкой. Он умер восемь месяцев назад.
– Сочувствую.
Я издаю напряженный смешок:
– Не знаю, почему я вам все это рассказываю.
Тут возвращается Джейкоб, сжимая в руке пару латексных перчаток. Я натягиваю их со щелчком и осторожно поднимаю рюкзак. В этот момент звонит мой мобильный.
– Мэтсон.
Это один из сотрудников отдела, спрашивает, сколько меня еще ждать.
– Должен бежать. – Я беру пакет из магазина.
Джейкоб опускает голову:
– Мне, естественно, было бы интересно узнать результаты анализов.
– Естественно, – отзываюсь я, хотя не собираюсь делиться с ним. – Что сегодня в «Борцах с преступностью»?
– Шестьдесят седьмая серия. Там изуродованную женщину находят в тележке для продуктов позади оптового магазина.
– Я ее помню. Присмотрись к…
– …управляющему, – завершает фразу Джейкоб. – Я ее тоже уже видел.
Он провожает меня к двери, его мать идет следом.
– Спасибо, Джейкоб. И… Эмма… – Я жду, пока она поднимет взгляд. – Говорите им это по утрам, когда будите.
Я подъезжаю к жилищу Джесс Огилви. Двое криминалистов, которые обследуют дом, стоят снаружи на холоде и рассматривают прорезанную антимоскитную сетку на окне.
– Есть отпечатки? – спрашиваю я; дыхание вылетает из моего рта туманным облачком.
Но ответ мне уже известен. Как и Джейкобу в подобной ситуации. Шансы на то, что отпечатки сохранятся при такой низкой температуре воздуха, крайне малы.
– Нет, – отвечает мне Марси, один из экспертов, секс-бомба со сногсшибательной фигурой и уровнем интеллекта на 155 баллов, к тому же она легко может вышибить мне зубы. – Но мы нашли окно, которое вскрыли, чтобы сломать замок, и отвертку в кустах.
– Мило. Значит, вопрос в том, был ли замок сломан до того? Или сетку испортили, чтобы мы так подумали?
Бэзил, второй криминалист, качает головой:
– Ничто внутри не указывает на взлом и проникновение в дом.
– Да, но это не обязательно правда. Я только что разговаривал со свидетелем, который утверждает обратное и который… гм… прибрался в доме.
Марси переглядывается с Бэзилом:
– Значит, он подозреваемый, а не свидетель.
– Нет. Это парнишка-аутист. Длинная история. – Я смотрю на край москитной сетки. – Что за нож использовали?
– Возможно, один из кухонных. Мы забрали их, чтобы в лаборатории проверили, нет ли на лезвиях следов металла.
– Внутри нашли какие-нибудь отпечатки?
– Да, в ванной и у компьютера плюс несколько неполных на кухне.
Но отпечатки Марка Магуайра не будут тревожным сигналом, он жил здесь с Джесс.
– Мы также обнаружили частичный след ботинка, – продолжает Бэзил. – Погода паршивая для отпечатков на подоконнике, но для уличных – отличная.
Под навесом водосточного желоба я вижу красное пятно от воскового спрея, который используют для слепков. Бэзилу повезло, что он нашел прикрытый кусок земли: со вторника все припорошило снегом. На пятке в центре видна звезда, окруженная румбами, как на компасе. Бэзил ее сфотографирует, и мы по базе данных определим, что это за обувь.
Шум подъезжающей машины акцентирован хлопком дверцы. Затем слышатся шаги, сопровождаемые скрипом снега.
– Если это журналисты, – говорю я Марси, – стреляй первая.
Но это не пресса. А Марк Магуайр. Вид у него такой, будто он не спал с момента нашей последней встречи.
– А-а, явились, самое время заняться поисками моей девушки! – кричит он, и даже с расстояния в несколько футов меня обдает запахом перегара.
– Мистер Магуайр, – начинаю я, медленно приближаясь к нему, – вы, случайно, не знаете, эта москитная сетка всегда была прорезана?
Я внимательно наблюдаю за его реакцией. Но на самом деле, сколько бы свидетельств против Марка Магуайра я ни собрал, у меня все равно нет оснований для его ареста, пока не обнаружено тело.
Он с прищуром глядит на окно, но солнце бьет ему в глаза, да еще и отражается от искрящегося снега. Когда Марк подходит ближе, Бэзил за его спиной брызгает жидким воском на оставленный им отпечаток ботинка.
Даже отсюда мне видно звезду и румбы компаса.
– Мистер Магуайр, – говорю я, – нам понадобятся ваши ботинки.
Джейкоб
Впервые я увидел мертвеца на похоронах деда.
Это было после церковной службы, где священник читал вслух отрывки из Библии, хотя мой дедушка не ходил в церковь и не считал себя религиозным. Какие-то незнакомые люди вставали и говорили о моем деде, называли его Джозефом и рассказывали о неизвестных мне периодах его жизни: о службе в армии во время корейской войны, о детстве на Нижнем Ист-Сайде, о том, как он ухаживал за бабушкой, когда был смотрителем кабинки для поцелуев на карнавале в старшей школе. Слова вились вокруг меня назойливыми осами, и я не мог отогнать их, пока не увижу дедушку, которого знал и помнил, вместо этого самозванца, которого они обсуждали.
Мама не столько плакала, сколько источала слезы; только так я могу описать то, что из глаз у нее лилось и лилось, как будто это нормальное состояние, а видеть ее лицо сухим странно.
Прошу заметить, я не всегда понимаю язык тела. Это нормально для человека с синдромом Аспергера. Бесполезно ожидать от меня, что я взгляну на какую-нибудь девушку и сразу пойму ее настроение по напряженности улыбки или по тому, как она ссутулилась и обхватила себя руками; так же как бесполезно ждать от глухого, что он услышит ваш голос. А значит, меня нельзя винить за просьбу открыть дедушкин гроб; я не понимал, что это расстроит маму еще сильнее.
