Эмма расхаживает взад-вперед по прихожей. Луч света падает на ее волосы и щеку, и я вдруг вспоминаю курс по истории искусства, который проходил в колледже: «Пьета» Микеланджело, «Мадонна с Младенцем» Рафаэля, «Мадонна в гроте» да Винчи – ни на одной из этих картин Мария не улыбается. Не оттого ли, что знает, какие испытания приготовила ей судьба?
– Если ссылка на невменяемость поможет, он вернется домой? – спрашивает Эмма.
– Возможны варианты. Судья имеет право поместить его в специальное учреждение, пока не убедится, что Джейкоб никому больше не причинит вреда.
– Что вы называете специальным учреждением? Психиатрическую больницу?
– Очень возможно, – признаюсь я.
– Значит, мой сын попадет либо в тюрьму, либо в дурдом? Третьего не дано?
– А что может быть третьим?
– Выход на свободу, – говорит Эмма. – Оправдание.
Я открываю рот, чтобы сказать ей, мол, на это шансов мало, что она скорее научит Тора вязать, но вместо этого делаю глубокий вдох.
– Не поговорить ли нам с Джейкобом?
– Ни в коем случае!
– К сожалению, это не ваш выбор. – Я встаю и иду на кухню.
Джейкоб клюет голубику из миски и отдает ягоды помельче Тору.
– Вы знали, что он любит ягоды? – спрашивает Джейкоб.
– Он ест все, что не прибито гвоздями. Нам нужно поговорить о твоем деле, чувак.
– Чувак? – Эмма остановилась у меня за спиной, скрестив на груди руки.
Я не обращаю на нее внимания и приближаюсь к Джейкобу:
– Ты прошел тест на дееспособность.
– Правда? – Он радостно улыбается. – Я действительно хорошо справился?
Эмма выходит вперед:
– Ты сделал все прекрасно, малыш.
– Нам нужно подумать о твоей защите.
Джейкоб ставит на стол миску с голубикой:
– У меня есть несколько клевых идей. Однажды в «Борцах с преступностью»…
– Это не телесериал, Джейкоб, – обрываю его я. – Все очень серьезно. Это твоя жизнь.
Он садится за стол и берет на колени Тора:
– Вы знаете, что человек, который изобрел застежку-липучку, придумал ее, когда гулял со своей собакой в Альпах? В шерсти пса застревали репьи, и он придумал, как что-то с крючками может цепляться за что-то с петлями.
Я сажусь напротив Джейкоба:
– Ты знаешь, что такое утвердительная защита?
Он кивает и выдает мне юридическое определение:
– Это основание для признания обвиняемого невиновным, такое как самозащита, защита другого лица или невиновность по причине невменяемости. Обвиняемый должен заявить об этом определенное количество раз до суда, обычно в письменной форме.
– Я думал о том, Джейкоб, что наилучшие шансы в этом процессе тебе даст использование утвердительной защиты.
Лицо Джейкоба проясняется.
– Верно! Конечно! Защита другого лица…
– Кого ты защищал? – перебиваю его я.
Джейкоб смотрит на Тора и теребит пальцами жетончик у него на ошейнике.
– Вы, конечно, говорите не всерьез, – произносит он. – «Я серьезно… и не называйте меня Ширли».
– Ты действительно считаешь, что сейчас подходящее время для шуток?
– Это из «Аэроплана»! – восклицает Джейкоб.
– Ну, это не смешно. Штат выдвигает очень серьезное обвинение против тебя, Джейкоб, и поэтому я считаю, нам нужно сделать ставку на невменяемость в защите.
Джейкоб резко вскидывает голову:
– Я не сумасшедший!
– У этого понятия другое значение.
– Я знаю его смысл, – говорит Джейкоб. – Человек не отвечает за преступное деяние, если в результате психического заболевания или дефекта ему не хватило способности отличать правильное от неправильного в момент совершения действия. – Он встает, сбрасывая Тора на пол. – У меня нет психического заболевания или дефекта. Я просто с причудами. Верно, мам?
Я гляжу на Эмму:
– Вы, должно быть, меня разыгрываете.
Она едва заметно вздергивает подбородок:
– Мы всегда говорили, что синдром Аспергера – это не неспособность… а способность иного рода.
– Отлично! Вот что, Джейкоб: или я сошлюсь на невменяемость для твоей защиты, или можешь вместе со своими причудами отправляться обратно в тюрьму.
– Нет, вообще-то, в штате Вермонт вы не можете использовать невменяемость как аргумент защиты, если я вам не позволяю, – заявляет Джейкоб. – Все это содержится в деле «Верховный суд штата Вермонт против Бина».
– Господи, ты знаешь это дело?
– А вы – нет? – Он приподнимает брови. – Почему вы не можете просто сказать правду?
– Отлично, Джейкоб. И какова она, правда?
Только я задал этот вопрос, как сразу осознал свою ошибку. Любому адвокату известно, что нужно быть очень осторожным с вопросами, представляя интересы обвиняемого по уголовному делу, так как любые его слова могут быть инкриминирующими для него самого. Если впоследствии он, стоя у барьера, станет отрицать сказанное вам раньше, вы попадете в затруднительное положение и вам придется либо отказаться от защиты, что сразу вызовет предвзятое отношение к вашему клиенту, либо заявить суду, что ваш подзащитный был нечестен, что подорвет доверие к нему еще сильнее. Вместо того чтобы спрашивать, что произошло, вы пляшете вокруг правды и фактов. Спрашиваете, как ваш клиент ответил бы на те или иные вопросы.
Проще говоря, я по-королевски облажался. Спросив его, какова же правда, я теперь не смогу допустить, чтобы он вышел к барьеру и оговорил сам себя.
Поэтому я не даю ему ответить.
– Погоди, я не хочу этого слышать.
– Что вы имеете в виду? Как это вы не хотите слышать! Вы, вообще-то, мой адвокат!
– Мы не можем говорить правду в суде, потому что факты в зале суда говорят намного громче.
– Вы не можете справиться с правдой! – кричит Джейкоб. – Я невиновен. И я определенно не безумен!
Я подхватываю Тора и выхожу в прихожую. Эмма идет за мной.
– Он прав, – говорит она. – Зачем вам ссылаться на невменяемость? Если Джейкоб невиновен, разве судье не следует услышать об этом?
Я оборачиваюсь к ней так резко, что она отшатывается:
– Мне бы хотелось, чтобы вы подумали вот о чем. Скажем, вы член жюри присяжных и вы только что выслушали длинный список фактов, которые связывают Джейкоба с убийством Джесс Огилви. Потом вы видите у барьера Джейкоба, который излагает свою версию правды. Чему вы поверите?
Эмма сглатывает, молчит, потому что с этим, по крайней мере, она не может спорить. Она прекрасно знает, как выглядит Джейкоб и как воспринимают его речь другие люди, даже если сам Джейкоб этого не понимает.
