Джейкоб яростно строчит что-то в блокноте, который я положил перед ним, и показывает написанное мне: «Он ошибается».
Обнадеженный, я беру у него блокнот. Разные мелкие неточности в истолковании улик могли возникнуть оттого, что Джейкоб чего-то недоговорил. «Это не твое одеяло?»
«Формально это не внутреннее кровотечение, – корябает на листе Джейкоб, – а затекание крови между твердой оболочкой, покрывающей мозг, и паутинной оболочкой, которая является средним слоем мозговых оболочек».
Я округляю глаза и пишу: «Спасибо, доктор Хант».
Джейкоб хмурится и строчит: «Я не доктор».
– Давайте вернемся немного назад, – продолжает допрос Хелен. – Вы говорили с обвиняемым до того, как обнаружили тело мисс Огилви?
– Да. Отрабатывая ежедневник жертвы, я опрашивал всех, кто контактировал с ней в тот день, когда ее видели живой в последний раз, и тех, кто, предположительно, мог с ней встречаться. Джейкоб Хант был записан на занятие с Джесс в четырнадцать тридцать пять в день ее исчезновения. Я встретился с ним, чтобы выяснить, состоялся или нет намеченный визит.
– Где вы встретились?
– В доме у обвиняемого.
– Кто был в доме, когда вы пришли туда в тот день? – спрашивает Хелен.
– Джейкоб Хант и его мать. Его младший брат, вероятно, находился наверху.
– До того вы встречались с Джейкобом?
– Один раз. Несколькими днями раньше он появился на месте преступления, где я работал.
– Вы подумали, что он может быть подозреваемым?
– Нет. Другие полицейские тоже видели его на местах преступлений. Ему нравится приходить и давать непрошеные советы по поводу анализа улик. – Детектив пожимает плечами. – Я решил, он просто ребенок, который хочет поиграть в копа.
– Когда вы впервые встретились с Джейкобом, кто-нибудь сообщил вам, что у него синдром Аспергера?
– Да, – говорит Мэтсон. – Его мать. Она сказала, что у него серьезные трудности с общением и многие особенности его поведения, которые могут показаться стороннему наблюдателю свидетельствами вины человека, на самом деле – симптомы его аутизма.
– Она когда-нибудь говорила вам, что вы не можете беседовать с ее сыном?
– Нет.
– Обвиняемый заявлял вам, что не хочет говорить с вами?
– Нет.
– Заметили ли вы в тот первый день знакомства, что он не понимает ваших слов или кто вы такой?
– Он точно знал, кто я, – отвечает Мэтсон. – И хотел поговорить о криминалистике.
– Что вы обсуждали во время первой встречи?
– Я спросил, состоялось ли его занятие с Джесс в тот день, и он ответил «нет». Еще он сообщил мне, что знаком с парнем Джесс, Марком. Пожалуй, это все. Я оставил свою карточку его матери и сказал, чтобы она звонила мне, если что-нибудь случится или Джейкоб что-то вспомнит.
– Сколько времени продолжался этот разговор?
– Я не знаю, может быть, минут пять.
Прокурор кивает:
– Когда вы узнали, что Ханту известно больше об этом деле?
– Его мать позвонила и сообщила, что у Джейкоба есть новая информация о Джесс Огилви. Очевидно, он забыл сказать нам, что, когда был в доме Джесс, пока ждал ее, прибрал кое-какие вещи и расставил в алфавитном порядке CD-диски. Парень жертвы упоминал, что диски были переставлены, и мне захотелось еще раз поговорить с Джейкобом.
– Мать Джейкоба говорила вам, что он не поймет вас, если вы будете задавать ему вопросы?
– Она сказала, что у него могут быть сложности с пониманием вопросов, которые сформулированы определенным образом.
– Во время второго разговора Джейкоб заявлял, что не хочет беседовать с вами или не понимает ваших вопросов?
– Нет.
– Матери обвиняемого приходилось переводить ему или просить вас перефразировать вопрос?
– Нет.
– Сколько времени продолжался этот второй разговор?
– Самое большее десять минут.
– Беседовали ли вы с Джейкобом Хантом еще раз? – спрашивает Хелен.
– Да, в тот день, когда мы обнаружили тело Джесс Огилви в кульверте.
– Где состоялся этот разговор с обвиняемым?
– В полицейском участке.
– Почему Джейкоб снова пришел поговорить с вами?
– Его мать позвонила мне, – отвечает Мэтсон. – Она была очень расстроена, так как думала, что ее сын имеет какое-то отношение к убийству Джесс Огилви.
Вдруг Джейкоб встает и поворачивается лицом к галерее, где сидит Эмма, чтобы видеть ее.
– Ты так подумала? – спрашивает он; его опущенные руки сжимаются в кулаки.
У Эммы такой вид, будто ее ударили в живот. Она смотрит на меня, ищет помощи, но, прежде чем я успеваю что-нибудь предпринять, судья ударяет молотком:
– Мистер Бонд, следите за своим клиентом.
Джейкоб начинает стучать по бедру левой рукой:
– Мне нужен сенсорный перерыв!
Я тут же киваю:
– Ваша честь, нам нужен перерыв.
– Хорошо. У вас пять минут, – говорит судья и покидает свое место.
Как только он выходит, Эмма ступает к нам за барьер:
– Джейкоб, послушай меня.
Но Джейкоб не слушает; он громко мычит, отчего Хелен Шарп закрывает ладонями уши.
– Джейкоб… – повторяет Эмма, обхватывает руками его лицо и поворачивает к себе; он закрывает глаза. – Я пристрелил шерифа, – напевает Эмма, – но не его зама. Я пристрелил шерифа, но не его зама… Сработал рефлекс… чему быть, того не миновать.
Бейлиф, стоящий в зале, бросает на нее недобрый взгляд, но плечи Джейкоба расслабляются.
– Каждый день ведро опускают в колодец, – подпевает он своим монотонным голосом. – Но однажды у него выпадает дно.
– Вот так, малыш, – бормочет Эмма.
Хелен следит за каждым движением, слегка приоткрыв рот.
– Ну и дела, – произносит она, – мой ребенок знает только слова из «Кэндимена».
– Дрянная песенка, чтобы распевать ее на суде за убийство, – бурчит охранник.
– Не слушай его, – говорит Эмма, – слушай меня. Я тебе верю. Я верю, ты этого не делал.
Интересно, что, произнося эти слова, она не глядит в глаза Джейкобу. Хотя он этого и не заметил бы, так как сам не смотрит на нее. Однако из объяснения Эммы с детективом следует: если считать, что человек, который не смотрит вам в глаза, либо лжец, либо аутист, а Эмма точно не страдает аутизмом, о чем это свидетельствует?
Я не успеваю развить эту мысль, потому что возвращается судья и Хелен с Ричем Мэтсоном вновь занимают свои места.
