– Это было на его компьютере. – Я протягиваю ей распечатку.
– О боже мой! – восклицает мама, прижимая ладонь ко рту. – Он едет к Генри.
– Кто такой Генри? – спрашивает Оливер.
– Мой отец, – отвечаю я. – Он ушел от нас.
Оливер отступает на шаг и потирает подбородок.
– У него пересадка в Чикаго, – добавляю я. – Самолет улетает через пятнадцать минут.
– Вы не успеете остановить его до вылета, – говорит Оливер. – Генри знает? Про Джейкоба?
– Конечно, он знает обо мне. Каждый год он присылает чеки на мой день рождения и на Рождество.
– Я имел в виду, знает ли Генри про обвинение в убийстве?
Мама смотрит на щель между диванными подушками.
– Я не знаю. Он мог прочесть в газетах, но я с ним об этом не говорила, – признается она. – Не знала, как сказать ему.
Оливер протягивает ей телефон и говорит:
– Пора придумать.
Мне неприятно от мысли, что Тэо сидит в самолете. Не люблю самолеты. Принцип Бернулли я понимаю, но, ради бога, не важно, как работают физические силы на крыльях во время взлета, самолет весит десятки тонн. Какие доводы ни приводи, а по сути, он должен упасть с неба.
Мама берет телефон и начинает набирать длинный междугородний номер. Звуки похожи на мелодию песни из какого-то игрового шоу, но не могу вспомнить, из какого именно.
– Господи! – произносит Оливер и смотрит на меня.
Я не знаю, как на это реагировать.
– «У нас всегда будет Париж»
[28], – говорю я.
Когда Тэо было восемь лет, он верил, что под нашим домом поселилось какое-то чудище. Каждую ночь, когда батареи в его комнате с шипением оживали, Тэо слышал его дыхание. Мне тогда было одиннадцать, и я увлекался динозаврами. Очень будоражила меня мысль: а вдруг под фундаментом нашего дома живет зауропод, но я понимал, что это маловероятно:
1. Наш дом построен в 1973 году.
2. При его строительстве была вырыта яма под фундамент.
3. Вероятность того, что один из давно вымерших динозавров пережил изъятие грунта и обитает под подвалом моего дома, крайне мала.
4. Даже если бы он выжил, то чем стал бы питаться?
– Скошенной травой, – сказал Тэо, когда я поделился с ним своими мыслями. – Вот так.
Одна из причин, почему мне нравится иметь синдром Аспергера, – это отсутствие у меня активного воображения. По мнению многих – учителей, школьных психологов из службы сопровождения и психиатров, – это большой недостаток. Для меня это благословение. Логическое мышление не позволяет тратить время на напрасные тревоги или надежды. Оно предохраняет от разочарований. Воображение, с другой стороны, только будоражит вас и заставляет переживать по поводу вещей, которые никогда не произойдут в реальности.
Вроде встречи с гадрозавром по пути в туалет в три часа ночи.
Две недели Тэо в ужасе просыпался посреди ночи, когда в комнате начинали шипеть батареи. Мама перепробовала все – от теплого молока перед сном до красочной схемы отопительной системы дома и дозы детского снотворного на ночь, чтобы Тэо отключился, – но он, как по часам, начинал кричать в полночь, выбегал из своей комнаты и будил нас обоих.
Я взрослел, это ясно, почему и сделал то, что сделал.
После того как мама уложила меня в кровать, я не заснул, а читал с фонариком под одеялом, пока она сама не легла спать. Потом я взял подушку, одеяло, спальный мешок и устроился под дверью комнаты Тэо. В ту ночь, когда он проснулся с криком и попытался кинуться к маме, чтобы разбудить ее, то споткнулся об меня.
Секунду поморгал глазами, пытаясь сообразить, снится ему это или нет.
– Иди обратно в кровать, – сказал я. – Тут нет никаких дурацких динозавров. – Могу сказать вам, он мне не поверил, тогда я добавил: – А если есть, тогда он сначала убьет меня, прежде чем доберется до тебя.
Это сработало. Тэо забрался в постель, и мы оба заснули. Утром мама нашла меня растянувшимся на полу в коридоре.
Она запаниковала. Решила, что у меня какой-то припадок, и начала трясти меня.
– Хватит, мама, – наконец проговорил я. – Со мной все в порядке!
– Что ты здесь делаешь?
– Я спал…
– В коридоре?
– Не в коридоре, – поправил ее я, – у двери комнаты Тэо.
– О, Джейкоб! Ты хотел, чтобы он чувствовал себя в безопасности, да? – Мама обняла меня и прижала к себе так крепко, что я подумал, у меня сейчас и правда случится какой-нибудь припадок. – Я знала, – бормотала она. – Знала! Все эти книги, эти идиоты-врачи со своими заявлениями, мол, дети с синдромом Аспергера не умеют сочувствовать… Ты любишь своего брата. Ты хотел защитить его.
Я позволил ей обнять себя, так как, видимо, она хотела это сделать. Было слышно, как Тэо в своей комнате заворочался в постели.
Сказанное мамой, формально говоря, было верным. То, что говорят врачи и пишут в книгах про аспи – мол, они не могут сопереживать чувствам других людей, – это полная чушь. Мы понимаем, когда кому-то больно; только это сказывается на нас иначе, чем на других людях. По-моему, это следующий этап эволюции: я не могу избавить вас от печали, так зачем мне замечать ее?
Вдобавок я спал под дверью Тэо не потому, что хотел защитить его, просто я устал от недельного недосыпа, ведь меня каждую ночь будил плач брата, и мне хотелось полноценно отдохнуть. Я преследовал свои цели.
Вы можете сказать, похожий мотив двигал мною и в случае с Джесс.
Оливер
Эмма хочет позвонить в «Американ эрлайнс» и потребовать, чтобы они задержали вылет рейса, но система связи с авиакомпанией полностью автоматизирована. Когда мы наконец связываемся с живым сотрудником, оказывается, что он находится в Шарлотте, Северная Каролина, и не имеет связи с аэропортом Бёрлингтона.
– Вот что, – говорю я ей. – Вы можете опередить его, если полетите напрямик в Сан-Франциско. Оттуда до Пало-Альто почти то же расстояние, что из аэропорта Сан-Хосе. – (Она смотрит поверх моего плеча на экран компьютера с найденной мною информацией о перелете.) – Учитывая долгую пересадку в Чикаго, которая предстоит Тэо, вы, как ни крути, окажетесь на месте раньше его.
Эмма подается вперед, и меня обдает запахом шампуня от ее волос. Она с надеждой скользит взглядом по информации о рейсе, а потом останавливается внизу, на цене.
– Тысяча восемьдесят долларов?! Это нелепо!
– Покупать билеты день в день недешево.
– Ну, мне это не по карману, – говорит Эмма.
Я щелкаю по плашке «Купить билет» и вру отчаянно:
