— Как прошло? — сухо спросила я.
— Чудесно, — защебетала Мейбл, которой, правда, хватило совести виновато потупиться. — Уж простите великодушно, что отдала ваши места.
— Мы не против, — великодушно ответила Нора, хотя это явно было не так. Уж я-то точно не скоро прощу Мейбл её бестолковость.
— Маргарет приглашает на чай, — продолжала Мейбл, поглядывая на нас с Норой. — Почему бы нам не пойти всем вместе? Митинга это, конечно, вам не заменит, но, может, хотя бы немного развлечёт. Тётя Кэтлин обещала принести вкуснейший пирог, который сама испекла…
Только представь, суфражистские посиделки допоздна! Ради такого я бы, может, даже простила Мейбл. Но тут, как назло, в Филлис проснулась ответственная старшая сестра.
— Прости, Мейбл, — сказала она, — но, если девочки задержатся, родители меня убьют. Уж лучше я отвезу их домой.
Так что посиделки мы тоже пропустили. А хуже всего то, что, когда мы пришли домой, мама с папой, конечно, первым делом начали расспрашивать меня, как прошёл концерт, и мне пришлось радостно уверять, что всё было просто замечательно.
— Как же приятно, что Филлис взяла тебя с собой, — сказала мама.
— Да уж, Джозефина меня в твоём возрасте никуда не водила, — усмехнулся папа. И мне пришлось, улыбнувшись в ответ, поддакнуть:
— Повезло, что у меня есть Филлис.
Должна признать, отчасти это правда: без Филлис мы никогда бы не узнали о движении. Кроме того, она ведь взяла нас на митинг, несмотря на мой «почти шантаж»… Но всё же я была ужасно разочарована и едва скрывала уныние. А скрывать его пришлось до тех самых пор, пока я не легла в постель (к счастью, Джулия быстро уснула) и, дав волю чувствам, не разрыдалась, хоть и всего на минутку.
Вот и весь рассказ. Я посетила самый большой, самый важный суфражистский митинг этого года, но не увидела и не услышала ни единого выступления. А заодно чуть не поссорилась с Норой (хотя тут я скорее рада, что могу больше не скрывать правду о встречах с Фрэнком). Представь, мы даже той очаровательной графини не видели (на этот раз она обошлась без белых коней — которых мы по крайней мере могли бы рассмотреть, поскольку сидели у самого входа, — но речь, если верить Филлис, произнесла отличную). Временами я уже почти жалею о нашей затее с мелом. Ну ладно, не жалею, но мы так старались… Вот ведь невезуха! Я выжата как лимон. Триумф был столь грандиозным, что теперь крупных суфражистских акций можно не устраивать хоть целую вечность. Пытаюсь убедить себя, что главное — это успех митинга: пришло много людей, а отвратительные древние хибернианцы всё-таки НЕ появились и НЕ испортили праздник, забросав собравшихся яйцами, листьями салата и прочим мусором, — но в душе один сплошной мрак. Что ж, продолжу завтра, если окончательно не впаду в уныние.
Понедельник
Сегодня произошло нечто очень важное, хотя я пока не знаю, чем оно обернётся: Грейс растрезвонила одноклассницам, что мы с Норой — суфражетки. Как ты, наверное, помнишь, рассказывать об этом в школе мы не собирались, несмотря на то что приходилось постоянно разрываться между желаниями отстаивать свои убеждения (пусть новоприобретённые — что с того?) и не влипнуть в неприятности. Но теперь в нашем классе всем всё известно.
Как и большинство мало-мальски интересных школьных событий, это случилось на перемене. Мы (Нора, Стелла и я) сидели в столовой, обсуждая с Дейзи Редмонд и Джоанной Дойл, что будем делать, когда закончим школу. Мы с Норой и Дейзи собираемся в университет, Стелла с Джоанной — нет.
— И чем вы займётесь? — спросила Нора. — Что-то ведь нужно делать — так даже учителя говорят, сами знаете. Нельзя же просто сидеть дома в ожидании свадьбы! Если она, конечно, будет, — добавила она.
— Именно это мне и предстоит, — уныло вздохнула Джоанна. — Папа считает, что женщинам не стоит работать. По правде сказать, он и в образование для девочек не верит. Они с мамой чуть не поссорились, отдавать меня сюда или нет.
Разумеется, то, что многие не верят в образование для девочек, — факт общеизвестный: взгляни хоть на тётю Джозефину. Но наша школа в этом отношении всегда была достаточно прогрессивной, здесь редко встретишь кого-нибудь, чьи родители разделяют подобные взгляды.
— А я подумывала стать медсестрой, — заявила Стелла.
Мне, конечно, непросто было представить, как Стелла будет иметь дело с кровью и тому подобными ужасами, но, если уж Нора считает, что может стать врачом, полагаю, Стелла вполне может быть у неё медсестрой.
— Тогда тебе придётся ехать в Англию, — сказала Дейзи. — Сестра Огастина говорила, медсестёр-католичек готовят только там.
Но Стелла, судя по всему, настолько далеко уезжать не собиралась.
— Может, мне тогда стать инструктором по птицеводству? — предположила она.
Мы все уставились на неё в полном недоумении.
— Кем? — переспросила я.
— Ну, знаешь, тем, кто обучает людей разводить кур.
— И с какой стати тебе этим заниматься? — воскликнула Нора. — Ты вроде курами не увлекалась?
— Нам, пансионеркам, пару месяцев назад рассказывали о разных профессиях — помнишь, Дейзи? — пробормотала Стелла. — И как раз упомянули эту. Ещё можно поступить на государственную службу или в банке работать. Ну или в школе преподавать. Но не думаю, что я в этом преуспею.
Представить, что Стелла преуспеет в качестве инструктора по птицеводству, мне было ещё сложнее, но из вежливости я не стала об этом упоминать. К тому же в голову мне пришло нечто совсем иное.
— До чего же это несправедливо!
— Что именно? — нахмурилась Стелла. — Ты имеешь в виду, несправедливо по отношению к курам?
— Нет, к нам, девочкам! Сама мысль, что для нас созданы всего пять профессий или вроде того! Ведь если бы мы были мальчиками, перед нами не стоял бы выбор между учительницей, медсестрой, банком, государственной службой и… и курами! Мы могли бы стать кем угодно, и никто бы слова не сказал, что мы не справимся.
— Думаю, ты права, — кивнула Дейзи.
— Конечно, права! И знаешь, будь у женщин право голоса, всё бы поменялось. Ну, рано или поздно.
Тут Грейс, сидевшая вместе с Герти за соседним столом, поднялась со своего места и подошла к нам.
— А нельзя ли умерить шум? — поинтересовалась она. — Кое-кому из нас необходима тишина и покой во время обеденного перерыва.
— Да мы вовсе и не шумели, — возразила Дейзи.
— Ты — нет, Дейзи. Но, боюсь, Молли разговаривает недопустимо громко. Прости, Молли, но это так.
— Сейчас перемена, а не урок французского, — вмешалась Нора. — Мы имеем право поговорить.
— Но кричать и вопить — нет, — чопорно поджала губы Грейс. — Хотя чего ещё ждать от вашей парочки?
— И что это должно значить? — язвительно переспросила я. — Может, хватит уже этих глумливых замечаний, а? Хочешь что-то сказать — скажи как есть, не строй из себя паиньку.
