– А мне было семнадцать, только-только школу окончил. Ну да, условия были другие, мне пришлось легче, чем вам. Моя мать не была богатой, я не мог выпросить у нее ни сотню, ни тысячу, ни даже…
– Черт подери, я тоже! Это совсем не просто!
– Может быть, но факт остается фактом. У вашей матери деньги имеются, и вам нужно всего-навсего найти к ней правильный подход. А у меня все было по-другому. Моя мать была прирожденным тираном в юбке, вот в чем закавыка. Я не решал самостоятельно ровным счетом ничего. Сегодня, слушая вашу матушку, я не мог отделаться от ощущения, что хотел бы посоветовать вам поступить по-моему. Правда, в вашем случае это вряд ли возможно.
Принесли напитки. Я свой пригубил, а Ноэль выпил половину залпом.
– Что вы сделали? – спросил он.
– Послал мать к черту. Одним чудесным, жарким июньским деньком, едва окончив школу, я послал ее к черту прямо в лицо. Мы разругались в пух и прах. Жаль, что вам обстоятельства не позволят последовать моему примеру. С другой стороны, у вас и необходимости-то нет. Теперь, когда Джимми Вейл мертв, вы стали хозяином в доме. Вам нужно лишь втолковать ей, что вы способны сами стоять на ногах. Причем будет мало прийти к ней и заявить: «Мама, я умею стоять». Это все бесполезно. Надо дождаться подходящего случая, и этот случай наступил, когда ей вздумалось отказаться от своих слов. Расклад превосходный. Так и вижу, как вы идете к ней и говорите: «Мама, ты сказала, что я могу взять себе деньги, если найду их, и потому я заключил сделку с Ниро Вулфом, а ты должна сдержать свое обещание».
Ноэль глотнул джина с тоником:
– Она возразит, что это ее деньги.
– Уже нет. Она сама отказалась от них в вашу пользу при свидетелях. Отдала их вам с единственным условием, чтобы вы эти деньги нашли, так что это подарок и вам не нужно уплачивать с них налоги. Если допустить, что мы все-таки их найдем, у вас будет четыреста тысяч долларов, после того как передадите Ниро Вулфу его долю. Никаких налогов, никаких поборов. Даже если деньги не найдутся, вы должны показать своей матери, что крепко стоите на ногах, показать не словами, а делом. Есть еще одно соображение, но я его, пожалуй, опущу.
– Почему? Что за соображение?
Я пригубил виски с содовой:
– Оно будет значимо, только если мистер Вулф найдет пропавшие деньги. Ему причитается пятая часть, и не думайте, что он откажется. Если ваша мать попытается лишить его этой доли, он устроит скандал, и вы тоже пострадаете, уж поверьте. Коли иск дойдет до суда, вас вызовут свидетелем. Со стороны Вулфа.
– Суда не будет. Мою мать заботят не деньги, а Джимми. Точнее, утверждение Вулфа, что Джимми был убит. Зачем, ради всего святого, он сказал об этом дядюшке Ральфу?
– Он и вам сказал.
– У меня хватило ума ни с кем не делиться. – Ноэль поставил на стол пустой стакан. – Послушайте, Гудвин, мне, если честно, плевать. Пускай Джимми убили, мне плевать, кто это сделал. Разумеется, моя мать тут ни при чем, но, если она замешана, мне все равно плевать. Считается, что я уже достаточно взрослый, чтобы голосовать, но, разрази меня гром, со всеми этими условностями и оговорками мне постоянно кажется, что я до сих пор мочусь в постель! Вы говорите, что мне не нужно следовать вашему примеру, однако, будь у меня четыреста тысяч долларов, именно так я и поступлю! Я велю своей матери убираться ко всем чертям! Знаете, я не настолько тупой, каким выгляжу. Я помню, что делал в среду вечером. Я знал, что мать страшно обрадовалась возвращению своего ненаглядного Джимми, и потому спросил у нее о деньгах при свидетелях, а утром собирался пойти к Ниро Вулфу. Но утром Джимми нашли мертвым, и все изменилось. Вулф сказал дядюшке Ральфу, что Джимми убили. Дядя поспешил сообщить моей матери, а вы теперь твердите, что мне пора проявить самостоятельность… Бред какой-то! Обе ноги, говорите? У меня и одной-то нет!
Я жестом попросил официанта подлить нам еще.
– Давайте вот что сделаем.
Достав из кармана блокнот и перо, я начал писать на чистой странице:
Ниро Вулфу. Настоящим подтверждаю устное соглашение, которое мы заключили вчера. Моя мать, миссис Алтея Вейл, сказала мне в среду, 26 апреля, и повторила в пятницу, 28 апреля, что в случае, если я отыщу 500 000 долларов, отданных ею похитителям во вторник, 25 апреля, или часть этой суммы, то буду иметь полное право забрать эти деньги себе. Посему деньги, если я их найду, принадлежат мне. Я нанял вас помочь мне отыскать данную сумму и согласен, если вы найдете часть или сумму целиком, выплатить вам пятую часть найденного в качестве гонорара за ваши услуги. Сим заверяю указанное соглашение.
Принесли свежие напитки. Я пригубил свой, перечитал написанное, вырвал листок из блокнота и подтолкнул к Ноэлю. Пока он читал, я наблюдал за выражением его лица.
– И что? – спросил он.
– Вот, одна нога у вас есть. Я не жду, что вы это подпишете, понимаю, что на такой шаг нелегко решиться, ведь столько лет на вас давили, но, если вы все-таки подпишете, вам не придется говорить матери, что вы намерены сделать то-то и то-то. Нет, вы скажете, что сделали кое-что: пришли со мной сюда, все обсудили и письменно подтвердили свою устную договоренность с мистером Вулфом. Она больше не сможет прогонять вас в постель без ужина в наказание за непослушание. Конечно, юридически это не важно, поскольку вы и без того связаны обязательством перед мистером Вулфом. Обязательство вы давали при свидетеле, и этот свидетель – я.
Ноэль взялся было перечитывать текст, потом отложил листок, поставил стакан и протянул руку:
– Дайте ручку. – Я выполнил его просьбу, он подписал заявление, придвинул листок ко мне, схватил стакан и высоко его поднял. – Excelsior!
[8] За свободу! – Поднес стакан ко рту и опустошил одним глотком. На стол плюхнулся осколок льда. Он подобрал ледышку и метнул ее через зал в бармена. Промахнулся на ярд, покачал головой, хихикнул и уточнил у меня: – А что сделала ваша мать, когда вы послали ее к черту?
Раз я получил то, чего добивался, меня бы вполне устроило расстаться, однако Ноэль явно очутился «У Барни» не впервые. Бармен никак не отреагировал на его выходку, разве что изредка поглядывал в нашу сторону, проверяя, не летит ли в него новая ледышка. А самому Ноэлю захотелось поболтать. Похоже, он вообразил, что я превратил его в героя, и теперь ему требовалось узнать, кто или что сотворило то же самое со мной в нежные семнадцать лет. Я был не прочь провести с ним еще полчаса, но во мне крепло подозрение, что домой он не пойдет до глубокого вечера, чтобы не пришлось заходить к матери и желать той доброй ночи. Значит, посиделки могут растянуться на пару часов. Потому я начал поглядывать на свои наручные часы и сетовать, что рискую опоздать на свидание. В десять вечера я расплатился и ушел, оставив Ноэля в заведении.
