Все товары, поступающие из Китая, нужно доставлять: как из-за реки в Северную Корею, так и по многочисленным рынкам, разбросанным по стране. Чтобы рынки работали, в стране возникла живая транспортная индустрия.
Традиционно в КНДР все перемещения граждан строго контролировались и покидать пределы своей провинции или региона без особого разрешения было запрещено. Так проще надзирать за людьми и ограничивать распространение информации. Но при Ким Чен Ыне правила смягчились и стало легче подмазать нужного человека.
Благодаря положению деда в системе Хён мог добывать разрешения на проезд по всей стране. А поскольку мать Хёна бежала в Китай, у него был внешний источник финансирования. Полученные от нее $1500 – плод ее собственных предпринимательских усилий по ту сторону реки – Хён потратил на аренду грузовика и с двумя приятелями занялся коммерческими грузоперевозками.
И не важно, что гражданам КНДР до сих пор не разрешается иметь личные автомобили. Если речь идет о возможности заработать, законы легко обходятся. Формально машины принадлежат государственным организациям. Но будь то завод, учреждение или войсковая часть, с начальством зачастую можно договориться, и за определенную таксу и процент от выручки работники используют государственные автомобили в личных целях.
И вот такси или микроавтобус, официально приписанный к какой-нибудь фабрике, внезапно превращается в «сервичха» (соединение слова «сервис» и корейского слова «чха», означающего автомобиль) и за плату возит пассажиров по городу или по стране.
Колхозный грузовик легко может стать фургоном торговца-оптовика и кататься по разбитым дорогам с грузом импортного ширпотреба или местных плодов земли. Когда-то главным видом транспорта были поезда, но теперь они медленны и ненадежны из-за отключений электроснабжения и обветшалого путевого хозяйства. Сегодня коммерсанты предпочитают автотранспорт.
Поскольку сервичха и грузовики официально зарегистрированы как государственные, на них обычный запрет покидать свою провинцию не распространяется. На пропускных пунктах полиция проверяет, приготовил ли водитель взятку, вопросом: сделал ли он «домашнее задание»? Тем, кто не сделал, надлежит, на условном языке проверяющих, «задержаться и сделать уроки», иначе их груз будет конфискован
[81]. Всем выгодно, чтобы такая система работала.
Машины, принадлежащие влиятельным организациям, например Министерству государственной безопасности, использовать для коммерции особенно выгодно: на них можно ездить далеко, не боясь, что тебя остановят на пропускном пункте.
Становлению новой транспортной индустрии помогает важнейший инструмент мировой логистики (и еще один предмет, некогда запрещенный в КНДР) – сотовый телефон.
Прежде на рынке доминировали коммерсанты-челноки, которые свозили товары в одно место и там пытались найти покупателя. Сегодня торговцу нужен только сотовый телефон. Договорившись с оптовыми или розничными продавцами о цене и размере партии, он звонит перевозчикам и договаривается о доставке. Коммерсанта-челнока сменил коммерсант оседлый – такой, который всю коммерцию осуществляет прямо из дома, по телефону, продавая товары и подряжая агентов на их доставку
[82].
Сотовая связь помогает и стабилизировать цены. Люди знают, когда из-за границы придет новая поставка риса, и лучше дождутся ее, чем переплатят за товар, запас которого подходит к концу.
В этой новой ситуации Хён принялся ездить по стране, развозя товар и останавливаясь у родственников в разных городах, в том числе и в Пхеньяне. Заодно он работал менеджером поставок у одной из своих теток, которая была замужем за офицером и жила в столице. Офицерская служба в вооруженных силах Северной Кореи была когда-то хлебным местом, но теперь тетя стала в своей семье главным добытчиком. «Дядя благодаря своему положению мог обеспечить тетиному бизнесу покровительство. А по-настоящему делают деньги именно женщины», – говорит Хён.
В тетином бизнесе роль Хёна состояла в подборе посредников, закупающих товар у крестьян для перепродажи с выгодой на пхеньянских рынках. Через этих посредников Хён закупал крупные партии бобов, которые доставлял по частям, чтобы не вызвать подозрений. «Нельзя взять и купить две тонны бобов. В стране дефицит продовольствия, и, если попадешься с таким запасом, добром не кончится», – рассказывал мне Хён (высокий и атлетически сложенный молодой человек, глядя на которого и не подумаешь, что в детстве он недоедал) за кофе в модной сеульской кофейне, где из динамиков гремел регги. В Южной Корее Хён поступил в университет и выглядел соответственно – в белоснежном спортивном костюме и с безупречно уложенной прической.
Делать коммерцию на продовольствии было относительно безопасно. DVD-плееры, например, были товаром куда более выгодным, но и более рискованным. Китайские плееры с USB-разъемами имели огромный спрос и приносили в Северной Корее по $20 со штуки. А торговцы с хорошими связями ввозили плееры вагонами, по 4000 штук в партии, и сказочно обогащались. «Но нужны были нешуточные связи, чтобы заниматься DVD-плеерами, потому что они были запрещены», – рассказывал Хён.
Независимо от того, шла ли торговля бобами или плеерами, на всех участках процесса нужны были люди с деловой хваткой.
Хён закупал бобы и отправлял агентов паковать мешки. Затем нанимал носильщиков – доставить мешки до железнодорожной станции. Он платил полиции, чтобы те не замечали его грузов, – 3–4 кг риса за каждую тонну бобов. И он распределял поставки закупленного на рынок, иногда растягивая на месяц и больше, чтобы никто не понял, насколько большими партиями он возит. В Пхеньяне были особые команды грузчиков, которых Хён нанимал перенести прибывший на станцию груз на склад к своей тете.
«Конечно, всех приходилось подмазывать, – замечает он, описывая, как участвовал в тетином бизнесе. – Но, кроме того, нужны были и связи. Чтобы разгрузить товар в Пхеньяне, мне приходилось подкупать важных чиновников». Потом тетя выдавала ему деньги и распоряжения на новую закупку, и механизм делал новый оборот.
Хён бросился использовать возможности, которые открывала маркетизация. Многие другие приспосабливались вынужденно.
В год, когда вождем стал Ким Чен Ын, жившей на границе Чуна сравнялось 11, так что она с самого детства окунулась в реальность, где важную роль играли рыночные отношения. Через год отец Чуна оставил семью и бежал из страны, и матери не оставалось ничего иного, кроме как пытаться заработать коммерцией.
При этом мать Чуна госпожа Чо поначалу возлагала на нового вождя определенные надежды. «Мы думали, раз он молод, может быть, все изменится к лучшему, станет легче, – рассказывала мне она после того, как мать и дочь бежали в Южную Корею. Но Великий Преемник не дал им ничего. – Полагаться пришлось только на себя», – заключила госпожа Чо.
