А вот мнение биографа Жозефины Гектора Флейшмана:
«Жозефина разыгрывала целые сцены, когда ожидала визитов императора. Накануне она, по собственному уверению, чувствовала себя растроганной и трепещущей. Жозефина утверждала, что вынуждена оставаться в кресле в ожидании Наполеона, так как лишалась сил двигаться.
Наполеон всегда отдавал распоряжение, чтобы при его встречах с Жозефиной присутствовали третьи лица. Может быть, он сам не был уверен в своих чувствах? Может быть, он опасался выказать то, чего так ждала Жозефина – грубое пробуждение чувства, вспышку былых любовных воспоминаний?.. Это осталось его тайной.
Но и это Жозефина толковала в свою пользу: император не дает ей „более заметных доказательств” своих чувств, опасаясь ревности Марии-Луизы. Но это абсурдно… Наполеон, пожелай он возобновить интимные отношения с Жозефиной, нашел бы способ сделать это скрытно ото всех».
Историк Альбер Вандаль пишет:
«Со времени развода Жозефина не выезжала из Мальмезона, хотя ее горе не было таким, которое заставляло бы ее уйти в себя и удалиться от общества. Она жила, окруженная своими детьми, приглашала к себе своих друзей, и, в награду за ее милостивую доброту в дни ее величия, она и в несчастье нашла во многих искреннюю преданность. Она не скрывала своих чувств, много говорила, много волновалась и отрешалась от своих причитаний только для того, чтобы с беспокойным чисто женским любопытством разузнать что-нибудь о счастливой сопернице, которую прочили на ее место. Ей хотелось бы играть некоторую роль в решении императора, принять участие в важном событии, подготовлявшемся за ее счет. Она хотела убедиться, сохранит ли она, потеряв личное счастье, уважение и доверие к себе своего супруга. Сама она склонялась в пользу Австрии – во-первых, из личных выгод, чтобы вернее упрочить в Италии положение Эжена, затем, в силу аристократических склонностей, привычек и глубоких роялистических убеждений, которые сохранились в ней от прежних времен и в силу которых она желала, чтобы империя и в выборе брачного союза уподобилась законным монархиям. Эжен и Гортензия вполне присоединились к своей матери. Подобно ей, они охотно виделись с лицами, разделявшими их мнение и так или иначе приходившими в соприкосновение с Австрией. Они демонстративно поддерживали сношения с графиней Меттерних, женой австрийского посланника, оставшейся в Париже, несмотря на войну и отъезд мужа. С другой стороны, Наполеон из своего уединения в Трианоне поддерживал непрерывные отношения с Жозефиной; он заботился о ней, стараясь утешить ее сердечным участием и утонченным вниманием; часто писал ей и посылал „от своей охоты”. Конечно, он знал, что мог найти в Мальмезонe способ тайно сноситься с Веной; но не решил еще этим воспользоваться.
26 декабря он покидает свое уединение, возвращается в Париж и с грустью входит в Тюильри, где все напоминает ему Жозефину. Он непременно желает видеть ее еще до наступления Нового года. Он обещает ей посетить ее в те дни, когда сердце жаждет излияний, когда давит одиночество и оживают воспоминания. Он хочет посвятить Жозефине те минуты, когда он освободится от государственных трудов, от официальных приемов, от обязанности выслушивать изъявления верноподданных чувств войсковых депутаций с поздравлениями по случаю нового года. Утром 31-го он пишет императрице: „Сегодня, мой друг, у меня большой парад; я увижу старую гвардию и более шестидесяти артиллерийских парков… Мне грустно без тебя. Если парад кончится до трех часов, я приеду к тебе. В противном случае, до завтра”. Он поехал к ней только на другой день, и до отъезда успел получить ноту русской канцелярии от 28 ноября…
Однако он считает, что шансов на успех менее, чем он предполагал. Поэтому, вероятно, он не так уже дорожит русским браком. Его раздражение против России выражается уже в более резких фразах в Мальмезоне, то есть там, откуда, как он знает, его слова будут переданы Австрии. Результатом его посещения Жозефины было то, что приглашенная на другой день в Мальмезон графиня Меттерних услышала там „крайне необычайные вещи”. Королева Гортензия и принц Эжен без обиняков признались ей, что они – „в душе австрийцы”. Императрица, в свою очередь, придала особое значение этим уверениям. Она сказала, что проект брака с эрцгерцогиней ей особенно по душе, что она посвятит ему все свои силы и вовсе не отчаивается в успехе; что император, с которым она виделась накануне, сказал ей, что его выбор отнюдь не решен, – а это все время повторялось Австрии, – что он даже прибавил, что охотно бы решился в пользу этой державы, если бы у него была уверенность встретить добрый прием. Сама собой напрашивается мысль: не было ли это с его стороны средством вызвать и получить со стороны Австрии вполне определенное обещание, о котором он мог бы при случае напомнить и потребовать его исполнения?
В следующие затем дни Лаборд снова начал усиленно шнырять то в кабинет герцога де Бассано, то в австрийское посольство. 12 января, в разговоре с глазу на глаз с Шварценбергом, Шампаньи возобновил свои расспросы о принцессе Марии-Луизе. В доказательство того, что император оставался свободным от всякого обязательства, он сослался на выражения своего циркуляра и истолковал их. Наконец, если верить анекдоту, за достоверность которого ручался сам Меттерних, Наполеон хотел самолично, замаскированным, прозондировать почву. Нужно сказать, что прерванный было разводом светский сезон в Париже принял обычное течение; двери Тюильри снова открылись, и важные сановники соперничали в роскоши на своих блестящих приемах.
Зимой 1810 года была мода на маскарады. После одного маскированного бала прошел слух, будто бы во время вечера император в домино пристал к графине Меттерних и, между прочим, после нескольких игривых фраз, спросил ее, согласится ли эрцгерцогиня сделаться императрицей, если ее отец ничего не будет иметь против».
Как видим, Альбер Вандаль рассказывает нам историю развода и сватовства Наполеона. При этом он отмечает, что Наполеон после развода «поддерживал непрерывные отношения с Жозефиной». Но какие? Не любовные же? Он просто «заботился о ней, стараясь утешить ее сердечным участием и утонченным вниманием».
На самом деле, многие после развода приходят к выводу, что бывшие супруги – это настоящее, а не прошлое. Более того, это настоящее постоянно так или иначе вмешивается в жизнь бывших супругов. Более того, многие бывшие супруги после развода еще вступают друг с другом в интимные отношения. Ведь очевидно, что развод – это далеко не идеальное решение своих собственных проблем. От себя-то, как известно, не убежишь… Едва ли тем, кто женится или выходит замуж в очередной раз, удается избежать сравнений предыдущей семейной жизни и нынешней. Так уж устроена человеческая память, что так просто кусок жизни из нее не выкинешь. Другое дело, что часто к воспоминаниям о бывшем муже или жене примешиваются эмоции. Неважно какие, отрицательные или положительные, важно, что бывшие супруги продолжают еще долго оставаться в сильной эмоциональной зависимости друг от друга.
После повторного брака одного из бывших супругов все меняется. Теперь подобные «экскурсы» в прошлое могут сильно ранить не только бывшую, но и нынешнюю половину. А это чревато последствиями…
Скорее всего, Наполеон действительно после развода «поддерживал непрерывные отношения с Жозефиной». Но во время их встреч они лишь нежно беседовали, прогуливаясь по аллеям Мальмезонского парка. В этом случае, даже самые строгие моралисты не смогли бы счесть их «отношения» предосудительными. Они вспоминали прошлое с его радостями, огорчениями и заботами. И уж конечно, Жозефина, будучи верна себе, наверняка, всякий раз пользовалась случаем напомнить бывшему супругу о своих финансовых затруднениях…
