Мария-Луиза Австрийская, естественно, в конце концов, узнала о тайных посещениях Наполеоном Мальмезона. И она, естественно, воспылала ревностью. Куда же без этого! Но неужели австриячка влюбилась-таки в корсиканца?
Во всяком случае, она была убеждена в этом, о чем свидетельствует ее письмо, адресованное отцу после рождения Римского короля. Вот оно:
«Я никогда не представляла себе, что буду так счастлива. После рождения сына моя любовь к мужу еще больше возросла, и я без слез не могу вспоминать о его нежности ко мне. И если прежде я не любила его, то теперь не могла не полюбить.
Я пришлю вам портрет малыша, и вы увидите, как он похож на своего отца. Мальчик прекрасно себя чувствует и проводит целый день в саду. Интерес императора к сыну просто поразителен. Он носит его на руках, играет с ним и однажды, вызвавшись кормить его, отдался этому с таким рвением, что малыш занемог…»
Конечно, в ревности больше себялюбия, чем настоящей любви, но Мария-Луиза действительно вдруг поверила, что «ее любовь к мужу еще больше возросла». Для молодой женщины быть рядом с человеком такого масштаба и видеть, какой он обладает властью, было огромным наслаждением. Вполне понятно, что априори она ненавидела всех женщин, которые могли быть ее гипотетическими соперницами. Именно поэтому ее очень беспокоило присутствие Жозефины в двух шагах от Парижа.
Но, как это ни парадоксально, и ненависть, которую Мария-Луиза поначалу питала к Наполеону, не исчезла бесследно, помимо ее воли заставляя совершать те или иные поступки. Как пишет историк Александр Маан, досконально изучивший характер Марии-Луизы, в ней уживались два начала. «Под воздействием одного она была любящей матерью и женой; под воздействием другого – злой феей. Эта двойственность приводила к тому, что она одновременно делала Наполеона счастливым и подталкивала к гибели; видела в нем нежного, любящего мужа и прекрасного отца, и одновременно он был для нее олицетворением духа Революции – революции, казнившей ее двоюродную тетку Марию-Антуанетту, замучившей до смерти дофина; он был демоном, который жестоко унизил ее «дорогого родителя», пленил папу Римского, разорил Священную Римскую империю; из-за него, безжалостного завоевателя, ее родину усеяли могилы и огласил плач вдов и сирот».
Говорят, ненависть к Наполеону Мария-Луиза испытывала с самого раннего детства, когда при ней его называли людоедом. А еще ее отец регулярно получал из Англии цветные карикатуры, на которых «малыш Бонни» изображался тщедушным уродцем, горбуном, палачом с фригийским колпаком на голове или страшилищем, заглатывающим всю Европу. Но и это было не самое худшее. Будучи ревностной христианкой, Мария-Луиза как-то узнала от матери, как Наполеон повел себя в Египте. Она была потрясена, так как ей сказали, что Наполеону удалось спастись, выдав себя за турка. При этом он будто бы заявил, что он мусульманин и признает великого пророка Магомета. А потом, вернувшись во Францию, он якобы вновь стал католиком…
Конечно, это был полный бред, но тогда эта история сильно возмутила Марию-Луизу. Для наивной девушки все, что говорили ее родные, не подлежало сомнению, а посему любая ерунда в ее головке моментально превращалась в реально имевшие место факты, и эти «факты» не прибавляли обаяния к образу Наполеона.
По словам Ги Бретона, теперь, став волей судьбы супругой Наполеона, Мария-Луиза «отвлекала его от занятий. Нежная, чувственная, она подолгу удерживала его в своей постели, ее ласки изнуряли его, ослабляли волю. И вот за какие-нибудь несколько месяцев грозный владыка мира превратился в заурядного домоседа, предпочитавшего тепло семейного очага превратностям военных походов и ночевкам под открытым небом, а партию в безик – бешеной скачке по полю брани».
Предоставим опять слово Александру Маану:
«Авторы мемуаров о том времени все сходятся на том, что Наполеон много месяцев после свадьбы не занимался государственными делами. Прежде неутомимый труженик, долгие часы проводивший за письменным столом, он ложился в десять часов и вставал в два часа ночи, чтобы вновь вернуться к своим досье и картам. После женитьбы привычки Наполеона коренным образом изменились; по утрам он долго оставался в постели и утратил свою феноменальную работоспособность. Как-то, находясь уже на острове Святой Елены, Наполеон попытался объяснить, чем была вызвана эта перемена в его образе жизни после женитьбы и почему он забросил государственные дела. Он оправдывал себя тем, что, вступив в новый брак с молодой женщиной из аристократической семьи, был вправе ненадолго забыться в ее объятиях, околдованный ее чарами. Но при этом он забывал, что был не простым смертным, а тюремщиком, державшим в неволе всю Европу, по меньшей мере, половина которой затаилась и выжидала удобного момента, чтобы разорвать цепи и вырваться на свободу. И малейшее расслабление могло стать для него роковым».
Именно так и произошло. Пока он был в плену у своей юной супруги, от него откололась Испания. Затем Пруссия и Австрия тайно вступили в союз с Россией, а Швеция, вверившая себя его бывшему маршалу Бернадотту, просто «бросилась в объятия» русского царя…
Распорядок дня Жозефины в Мальмезоне
Жизни Наполеона в этот период времени не позавидуешь. С одной стороны, он получил, наконец, долгожданного наследника, с другой – перед ним во весь рост встала опасность потерять свою с таким трудом созданную и еще совсем недавно казавшуюся незыблемой империю.
А какую жизнь вела его брошенная жена в Мальмезоне?
В девять часов утра она уже была одета, причесана и затянута в корсет. По словам Гектора Флейшмана, «Жозефина раньше была противницей „этого орудия пытки”, но теперь, начав отчаянно толстеть, вынуждена прибегать к нему».
Вид Мальмезонского замка со стороны парка. Художник П.-Ж. Пети
Жозефина по-прежнему была преданной рабыней моды. Платья для нее шила некая мадемуазель Маргарита, одна из первых мастериц знаменитого кутюрье Луи-Ипполита Леруа, известного шитьем костюмов к коронации Наполеона. Он начал свою карьеру еще при Марии-Антуанетте, однако зенит его славы пришелся на правление Наполеона, у которого он стал придворным портным. Кстати сказать, эта Маргарита безвыездно жила в Мальмезоне, с утра до ночи обшивала бывшую императрицу, и та, в свою очередь, буквально осыпала ее подарками.
Бернар Шевалье подсчитал, что за один год Жозефина как-то заказала 136 платьев, 20 шалей, 73 корсета, 87 шляпок, 71 пару чулок, 985 пар перчаток и 520 пар туфель, которые добавились к 676 платьям, 556 шалям, 413 парам чулок, 1132 парам перчаток и 785 парам туфель, которые и так находились в ее шкафах. По словам Бернара Шевалье, «два раза в год она проводила смотр своего гардероба», а вот Гектор Флейшман отмечает, что «после смерти Жозефины осталась куча неоплаченных счетов, она задолжала только портным 40 или 45 тысяч франков».
Все утро у нее занимали визиты и покупки. От этой привычки Жозефина отказаться так и не смогла. В результате Мальмезон вновь сделался местом паломничества продавцов женских товаров и безделушек. Бурьенн как-то выразил удивление по этому поводу, на что Жозефина, не задумываясь, ответила:
