Преобладающая в моих ранних картинах
и гравюрах волнистая линия – возникла
в связи с ощущением эфирных колебаний
[72] —
чувством связи между телами – («Разрыв»
и «Двое»
[73] – Волнистые линии волос
и связь между двумя влюбленными).
Тогда еще не был изобретен
беспроводной телеграф
[74].
С. 53
Ноябрь 1928–1929
О моих картинах говорили —
они такие разные,
сделаны в разных стилях.
В отличие от очень многих других (особенно тех,
кто понял, что лучше всего идут работы небольшого формата в позолоченных рамах),
я считаю, что каждая картина – это вещь в себе, способная говорить сама за себя (в отличие от тех, кто считает, что каждая картина является сборным выражением всего его творчества).
Да, они очень разные – много неудачных – много незаконченных.
Но у каждой есть свое назначение.
При всех своих различиях и разной степени совершенства,
они стремятся к одной и той же великой цели —
Вершине пирамиды —
И все они суть камни в этом
здании.
С. 99
Июнь 1930
– Лучше написать хорошую неоконченную картину, чем плохую завершенную.
Многие думают, что картина закончена, когда они прописали всевозможные детали.
– Один-единственный штрих уже может быть готовым произведением искусства.
– То, что ты пишешь, должно быть сделано с волей и чувством
– Не имеет смысла создавать вещи непрочувствованные и лишенные воли.
Картина не должна быть фальшива и лишена чувства.
Она может быть плохой и фальшивой, даже если сделана с чувством – и осознанно.
Как и в музыке.
Импрессионист Либерман
[75]
сказал обо мне – он хитрец, этот Мунк, он притворяется,
будто ничего не умеет, но он может даже больше, чем сам знает —
И это он называет реализмом
С. 133
28–10–33
За свою короткую жизнь Ван Гог не позволил своему пламени погаснуть – В его кисти сохранялись огонь и жар все те немногие годы, пока он горел за свое искусство —
На своем более долгом пути я рассчитывал, имея в своем распоряжении больше средств, так же, как и он, не позволить моему пламени затухнуть, и тоже пылающей кистью писать до последнего —
Я заметил, что пламя моего факела вспыхнуло и угасло – и наконец совсем сошло на нет, и я в страхе огляделся во мраке – Неужели я заблудился – кто я —
Неужто я потерял дорогу.
Но я видел свет впереди и медленно продвигался вперед по пустыне – Я падал и бежал – я продирался вперед, стирая ноги в кровь – Где же путь? И, изможденный, я тащился вперед с пылающим, искрящимся факелом. Но люди глядели на меня – Смотрите-ка на него, говорили они – Он ищет золото – Он… ищет золото!
– Он утаивает сокровища – Он прячет золото под землей – Давайте охотиться на него —
И они насмехались и подшучивали надо мной:
Скряга
Расхититель сокровищ.
И вот он сказал: «Хватит – Я иду к далекой, высокой цели, сказал он. – Вы, шуты – Вы думаете, я тружусь до кровавого пота ради денег? —
Нет, хватит с меня! —
Я умываю руки. Я одеваюсь в чистую одежду – чищу ботинки – кладу на пол ковры – Заходите, будьте добры – Вы будете „избавлены“ от того, чтобы получить то „золото“, которое я искал – Я предложу вам чашечку чая на столике со сладкими пирожными.
Будьте добры, с вас 10 крон!»
* * *
Академии – это огромные фабрики художников —
Туда приходят таланты, а выходят автоматы
по изготовлению картин.
<…>
Чего нам не хватает,
так это мужества
поднять планку для современных идеалов —
создать стили, подходящие для верований и чувств нашего времени —
Даже Клингеру, чтобы его признали великим,
приходится писать «Пьету»
[76],
Художник может достичь признания лишь после того,
