R*: скорость звездообразования в нашей галактике;
fp: доля звезд с планетными системами;
ne: количество планет в каждой системе с пригодными для жизни условиями окружающей среды;
fl: доля планет, на которых возникает жизнь;
fi: доля планет, на которых возникает разумная жизнь;
fc: часть разумной жизни, которая развивает достаточно сложные технологии, чтобы осуществлять межзвездные коммуникации;
L: продолжительность времени, в течение которого такая разумная жизнь способна отправлять обнаруживаемые сигналы.
В отличие от большинства уравнений, уравнение Дрейка не составлялось для того, чтобы быть решенным. Скорее оно должно было служить основой для размышлений о том, сколько разумных цивилизаций может населять Вселенную. Маловероятно, что мы когда-нибудь сможем подставить в него значения для всех его переменных, не говоря уже о том, чтобы получить решение.
Хотя Дрейк был не единственным, кто формулировал основания для поиска внеземного разума, – Рональд Брейсвелл предложил свой подход в 1960 году, а немецкий астрофизик Себастьян фон Хёрнер предложил еще один в 1961 году, – именно формула Дрейка стала с тех пор, хорошо это или плохо, краеугольным камнем исследований SETI.
Я говорю «или плохо», потому что уравнение Дрейка фокусируется исключительно на передаче коммуникационных сигналов, автор ограничил свои задачи нахождением N, а затем числа межзвездных коммуникаций, которые доказали бы существование внеземного разума. Этот исключительный интерес к коммуникации обуславливает второе ограничение уравнения, выраженное переменной L, которая представляет промежуток времени, в течение которого разумный вид будет способен генерировать такие сигналы. К примеру, наш вид производит загрязняющие химические вещества, которые могут наблюдать какие-то телескопы, уже несколько веков, а радиоволновое загрязнение – всего лишь несколько десятилетий.
И N, и L сигнализируют о более глубоких проблемах с уравнением Дрейка. Несмотря на всю свою ценность как первой систематической попытки определения переменных, которые позволяют оценивать и, таким образом, направлять усилия в поисках внеземного разума, сам формализм уравнения был, возможно, самым его большим недостатком. Когда ученым SETI не удалось найти доказательств наличия радиосигналов инопланетян, критики с радостью объявили и уравнение, а с ним и весь SETI, чудачеством от начала и до конца.
В 1992 году, желая продолжения поисков N, правительство США выделило НАСА 12,25 миллиона долларов на запуск программы радиоастрономии. Уже в следующем году финансирование SETI было прекращено. Когда Конгресс прекратил свою поддержку и финансирование, сенатор Ричард Брайан из Невады отметил: «Миллионы были потрачены, но мы не нашли ни одного маленького зеленого человечка». Были сделано и еще несколько подобных заявлений, раскрывающих невежество и ошибочность предположений, которые мешают человечеству найти ответ на вопрос: «Одни ли мы во Вселенной?» Потраченная сумма была сравнительно мизерной, а планка, установленная как мерило успеха, была абсурдно завышенной.
Надо отметить, что первые исследователи SETI мало занимались полезными для своей программы делами. Их почти исключительная ориентация на поиск радио– и оптических сигналов стала причиной бесполезных научных и популярных гипотез, касающихся того, как должно выглядеть такое исследование и какие проекты заслуживают финансирования. Только с недавнего времени наблюдается рост интереса к поиску биосигнатур, таких как кислород и метан в атмосфере, а также масштабное цветение водорослей в инопланетных океанах, и техносигнатур, таких как маркеры промышленных загрязнителей в атмосферах планет, а также локальные островки тепла, ассоциируемые с возможными городскими поселениями.
Члены этой нишевой группы исследователей продолжают находить вдохновение и видеть хорошие перспективы в поисках внеземного разума, тогда как научное сообщество в более широком смысле, которое могло бы оказать им значительную, настоящую поддержку, – нет. Человеческая наука все еще пребывает на пути к зрелости – как в отношении SETI, так и в отношении других направлений научного поиска, находящихся на границах нашего ограниченного воображения.
* * *
В моем кабинете есть специальный ящик для бумаг с наклеенной на нем биркой «Идеи». Там, внутри него, всего один скоросшиватель, в котором хранятся мои красивые папки. Иногда он переполнен, иногда не совсем. В каждой папке – несколько листов с уравнениями. Там я записываю возникающие у меня в голове проблемы и вопросы, которые кажутся достойными того, чтобы попытаться найти на них ответы. Часто я беру бумаги с собой, когда отправляюсь на прогулку по заднему двору дома или в близлежащем лесу. Рискну показаться банальным, но я думаю о своих уравнениях даже в душе. (Недавно моя жена купила мне водонепроницаемую ручку и блокнот – после того как голландская съемочная группа побывала в нашей душевой, чтобы снять на камеру место, где меня посещает вдохновение.)
Задолго до того, как у меня возник ящик для складирования идей, появились студенты, дипломники, аспиранты (с которыми я могу делиться идеями), и я начал эти идеи собирать. Они стали семенами, из которых появились мои исследования. На сегодняшний день из этих семян выросло более 700 опубликованных статей, шесть книг (в том числе и эта) и все увеличивается число подтвердившихся гипотез, касающихся рождения звезд, обнаружения планет за пределами Солнечной системы и свойств черных дыр.
Это не значит, что я руководствуюсь только воображением. Все мои исследования воплощают незыблемый основополагающий принцип: опора на фактические данные. Я избегаю математических спекуляций или того, что я называю «теории-пузыри». Слишком часто астрофизика теряется в теориях, не основанных на какой-либо доказательной базе, щедро расходуя на них финансирование и таланты. Существует одна реальность, и мы очень далеки от того, чтобы понять все ее аномалии.
Как я говорю это уже поколениям студентов, опасно увлекаться абстракциями, которые дают мало надежд на получение обратной связи с фактами. Я уверен, многие из них чувствовали сами, что так же опасно заниматься исследования или высказывать предположения, идущие вразрез с господствующим направлением в науке. Я думаю, что такие выводы не только позорны, но еще и опасны.
Несмотря на то что последние несколько десятилетий были отмечены заметным воодушевлением в поисках внеземной жизни, я имел возможность неоднократно убедиться, как велик объем того, что остается неизученным, слабо теоретически обоснованным, недофинансированным и, по мнению широкого круга ученых, чему лучше остаться неупомянутым. Когда я описываю своим коллегам реакцию моих студентов на два мысленных эксперимента, о которых я рассказал в начале книги, многие из них начинают хихикать. Я думаю, что нам следует обратить на это более пристальное внимание и спросить себя, не прячется ли на виду у всех в ответах этих студентов неприятная правда о нашей профессии.
