Нет направления исследований, в котором соотношение риска и успеха было бы выше, чем в поиске внеземной жизни. Скажу больше: всего за одиннадцать дней наблюдений за пролетающим мимо нас Оумуамуа мы собрали столько наводящих на размышления фактических данных, сколько нет у всех популярных теоретических пузырей, которые занимают сейчас главенствующее положение в астрофизике.
* * *
Общаясь с детьми, всегда имеет смысл быть чуткими к их интуитивным озарениям, которые даются им намного легче, чем многим взрослым, отягощенным самомнением или интеллектуальными предрассудками. Когда мои дочери, Лотем и Клил, узнали, что их отец работал над отправкой Звездных чипов к Проксиме b – планете, находящейся в обитаемой зоне Проксимы Центавра, им стало интересно, и любопытства стало еще больше, когда я рассказал, что, по расчетам, планета заблокирована «приливным замыканием», т. е. одна ее сторона всегда обращена к звезде, а другая – в темные просторы космоса. Минутку поразмыслив, моя младшая дочь Лотем объявила, что в этом случае ей понадобятся два дома: один на ночной стороне, чтобы она могла спать, а второй – на светлой, где она могла бы работать и проводить отпуск.
Было бы опрометчивым посчитать, что предположение Лотем о возможных трендах на инопланетном рынке недвижимости было чистой фантазией. Мысленные эксперименты – если они согласуются с законами физики – являются важными предпосылками для открытий, способом поиска решений многих аномалий, которые мы встречаем и на Земле, и за ее пределами. Менее скованное детское мышление вполне может стать источником идей, способных продвинуть вперед науку и человечество. И одной из худших ошибок, которые мы можем совершить, было бы ограничивание своими консервативными концепциями идей и инстинктов других или переоценка интеллектуальной осторожности по сомнительным причинам.
Наука – это, прежде всего, обучение на своем опыте, приносящее наилучшие плоды, когда мы смиренно принимаем собственные ошибки – как дети, познающие мир в своих столкновениях с ним. Как острые углы шкафа, аномалии редко кажутся нам красивыми, когда мы сталкиваемся с ними впервые. Они сносят все идеи, которые мы считаем истинными, ломают теории и убеждения, принимаемые нами как данность, и не позволяют загонять себя в шаблонные рамки наших предположений. Это именно тот случай, когда наука должна отдавать предпочтение фактическим данным над воображением и следовать за этими данными, куда бы они ни вели.
К примеру, в конце XIX века физики заметили, что происходит нечто странное с «излучением черного тела» – светом, который излучают нагретые объекты. Спектр излучения черного тела имеет один пик, длина волны которого определяется температурой: чем горячее объект, тем короче длина волны пика излучения черного тела. Вспомним о звездах: маленькие холодные карлики – красные, более горячие звезды, как наше Солнце, – желтые, а самые крупные и горячие звезды светятся голубым. Как физики ни старались, они не могли объяснить или предложить точную модель спектральной картины при высоких температурах. Только в 1900 году Макс Планк предположил, что объекты поглощают и излучают энергию дискретными порциями, или квантами. Это революционная идея положила начало квантовой механике и открыла эру современной физики.
Гений не меньшей пробы, Альберт Эйнштейн, был заинтригован странными свойствами квантового мира, в частности, феноменом запутанности и идеей квантовой нелокальности – загадочной способностью двух частиц взаимодействовать друг с другом независимо от расстояния между ними. Он попытался дать свое объяснение этому необычному явлению, в итоге заклеймив его как «жуткое действие на расстоянии». Недавние эксперименты показали, что он был не прав, считая идею неправильной, и более того, оказывается, что чем больше мы понимаем смысл нелокальности, тем больше перед нами раскрывается природа нашей реальности.
Наука по сути своей исполнена смирения, понимания того, что человеческое воображение не способно отразить все богатство и разнообразие природы. Но правильное назначение смирения – порождать в нас изумление, а вместе с ним и желание открыться большим возможностям.
В науке за этим часто приходит необходимость принятия трудных решений. Выбор, сделанный нередко без непосредственного участия самих ученых, направляет ресурсы и усилия на развитие одних возможностей и не направляет на развитие других. Например, хотя количество крупных телескопов на Земле постоянно увеличивается, их недостаточно, чтобы соответствовать числу астрономов, желающих на них работать. Для рассмотрения конкурирующих заявок на выделение рабочего времени научные учреждения и университеты сформировали комитеты и финансовые агентства. Они рассматривают запросы, одобряют и определяют их приоритетность, руководствуясь при этом опытом своих членов, но также, неизбежно, их предубеждениями и предпочтениями. Мне часто приходило в голову, что все принимающие решения институции могли бы автоматически направлять существенную часть своих ресурсов – скажем, 20 процентов – на проекты с высоким уровнем риска. Что справедливо для портфелей ценных бумаг и других финансовых инструментов, относится и к инвестициям человечества в науку, которые также нуждаются в диверсификации.
И все же многие исследователи весьма далеки от этого идеала, особенно если они успели утратить юношеский энтузиазм, пока поднимались по карьерной лестнице, занимая все более и более престижные должности. Вместо того чтобы воспользоваться преимуществами своего стабильного положения, они создают инкубаторы для студентов и постдоков, чтобы распространить научное влияние и упрочить репутацию. Известность и слава должны оставаться лишь украшением фасада академии, но не становиться навязчивой идеей. Конкурсы на популярность не входят в рамки честного научного поиска – научная истина определяется не числом лайков в Twitter, а качеством доказательств.
Один из самых трудных уроков, который должен быть усвоен молодыми учеными, заключается в том, что поиски истины могут идти вразрез с поисками консенсуса. Это действительно так, истина и консенсус никогда не станут одним. Грустно, что этот урок хорошо помнят лишь студенты, только начинающие свой путь в науке. А уже потом, испытывая год за годом давление со стороны коллег и ситуации на рынке труда, они постепенно привыкают вести себя осторожно и не высовываться.
Астрофизика – совсем не единственная область фундаментальной науки, подверженная этим влияниям, но здесь явное и неявное поощрение научного консерватизма и удручает, и тревожит, учитывая то количество аномалий, которое мы наблюдаем во Вселенной. Хотя мне не очевидно, почему экстраординарные гипотезы требуют экстраординарных подтверждений (доказательства есть доказательства, не так ли?), я искренне считаю, что экстраординарный консерватизм держит нас в экстраординарном невежестве. Иными словами, в этом деле больше не нужны нерешительные детективы.
Если мы не хотим, чтобы огонь научного знания угас, то ученые, уже занявшие свое место в науке, должны не только собирать вокруг себя перспективных молодых исследователей, но и позаботиться о создании среды, которая будет питать следующие поколения ученых, помогая им делать открытия, пусть этот процесс и не поддается прогнозированию. Молодые ученые подобны спичкам, а среда, в которой они работают, – спичечному коробку, и никто не приобретет никакой пользы, если в то время, когда нужно будет разжечь новый огонь, они будут просто проскальзывать по изношенной, гладкой стороне коробка. Давно пора усвоить профессиональный урок: если вы хотите создать благоприятную среду, которая воспламеняла бы новые открытия, создавайте больше новых спичечных коробков.
